Война и честь - [31]

— Боюсь, вы правы, — заметила леди Харрингтон. И её голос, и выражение её лица были серьезнее, чем у графа. — Хотя была бы рада ошибаться, — продолжила она, поворачиваясь к Нимицу.

Кот прыгнул ей на руки, взлетел на привычное место у нее на плече и устроился там, запустив кончики когтей задних лап в специальную ткань мундира пониже лопаток, а передней снимая с головы наушники.

Хонор снова повернулась к графу:

— Видит Бог, я ей симпатизирую, но если она и дальше будет так явственно демонстрировать свое презрение к нему, пусть даже в приватной обстановке, лучше от этого не станет.

— Не станет, — согласился граф, и голос его сразу утратил шутливый оттенок. — С другой стороны, Елизавета и барон Высокого Хребта — это лед и пламень. И можно все что угодно говорить о её тактичности или отсутствии таковой, но никто никогда бы не обвинил её в вероломстве.

— Есть вероломство, а есть хитрость, — ответила землевладелец. — И потом, если постоянно тыкать человека носом в то, что ты его ненавидишь и презираешь, даже если это происходит только в неофициальной обстановке, ситуация от этого не улучшится.

— Вряд ли справедливо говорить, что она его “тыкает в это носом”, — мягко возразил граф.

— Совершенно справедливо, — твердо возразила она. — Этого нельзя отрицать, Хэмиш. Елизавета не умеет обращаться с людьми, которых она презирает. Я знаю, потому что у меня та же слабость.

(“И ни звука о знаменитом темпераменте графа Белой Гавани!” — отметил Лафолле).

— Но мне пришлось выучить, что есть ситуации, которые нельзя разрешить, находя дубину побольше каждый раз, когда кто-то начинает тебя раздражать. Умом Елизавета это понимает, но как только берут верх эмоции, она почти не способна их скрыть, разве что на торжественных официальных заседаниях.

Она не опускала глаза под взглядом графа, пока тот не кивнул против воли, а затем пожала плечами.

— У Елизаветы есть уйма достоинств, — продолжила она. — Но порой мне бы хотелось, чтобы у нее было побольше... умения общаться с людьми, которым обладает Бенджамин. Она умеет вести за собой как мало кто другой, но едва дело доходит до манипулирования людьми, которые не хотят, чтобы их вели, все идет насмарку, все делается некстати. И ситуация усугубляется вдвойне, когда люди, которых она убеждает сделать то, что нужно ей, желают сделать совершенно противоположное, имея на то какие-то свои причины.

— Знаю, — вздохнул граф Белой Гавани. — Знаю. Но, — добавил он более твердым и менее бодрым голосом, — потому-то ей и нужны такие люди, как вы и Вилли: подать совет в случае неприятностей.

— Вилли — может быть, — сказала леди Харрингтон, снова пожимая плечами.

— И вы, — настойчиво повторил граф. — Она начала полагаться на вас вовсе не потому, что вы разбираетесь в грейсонской политике, и это вам прекрасно известно.

— Может быть, — повторила она.

Было заметно, что эта мысль вызывает у нее неловкость, и он сменил тему.

— Во всяком случае, я решил так: поскольку я здесь и поскольку Вилли все уши мне прожужжал о том, что барону Высокого Хребта — и Яначеку — пришлось сказать на брифинге, я решил остаться и ввести и вас в курс дела.

“Решил, — иронично подумал Лафолле. — Ну конечно, ведь это же просто твоя святая обязанность — как можно быстрее донести до неё эту жизненно важную информацию... и желательно лично”.

Нимиц посмотрел на телохранителя через плечо графа и шевельнул ушами. Очевидно, эмоции полковника его позабавили. Лафолле мысленно показал ему язык, и травянисто-зеленые глаза Нимица зажглись дьявольскими огоньками. Более откровенных действий он предпринимать не стал.

— Спасибо, — сказала графу леди Харрингтон. Ее интонации были столь же естественно серьезными, как будто она совершенно не подозревала о том, что её кот и её телохранитель обменялись лукавыми взглядами. Не знать она, разумеется, не могла, напомнил себе Лафолле и усилием воли отогнал неподобающие мысли. К счастью, через свою связь с Нимицем миледи могла чувствовать только эмоции, а не мысли, которые их породили. В большинстве случаев она могла эти мысли приблизительно вычислить и делала это с пугающей точностью, но сейчас, похоже, эта способность куда-то испарилась. “Что, — подумал полковник, — пожалуй, лучше всего демонстрирует, насколько сильно она не желает замечать, что же на самом деле происходит между ней и графом Белой Гавани”.

— Мне потребуется немало времени, — предостерег граф. — Какие у вас планы на день?

— Вечером меня пригласили прочитать лекцию в “Дробилке”, но это только после ужина, и конспект я уже подготовила. До тех пор я свободна. Есть несколько работ, которые надо прочитать и выставить оценки, но это все факультативные курсы, и я, пожалуй, могу их отложить на денек.

— Хорошо. — Граф Белой Гавани взглянул на часы. — Я об этом не думал, но раз уж вы заговорили об ужине, сейчас как раз время обеда. Могу я пригласить вас куда-нибудь пообедать?

— Нет, это я приглашу вас пообедать, — возразила она, и сердце у Лафолле стремительно полетело куда-то вниз, поскольку у неё в глазах заплясали еще более дьявольские огоньки, чем у Нимица. Граф удивленно поднял бровь, и Хонор усмехнулась. — Вы здесь, на Острове, Хэмиш, и, нравится это Яначеку или нет, вы — флаг-офицер. Почему бы мне не связаться с Кейси и не забронировать к обеду один из флаг-офицерских кабинетов?