Война Алой и Белой розы - [132]

— Раньше я не говорил вам. Я получил это в Уилтшире. Наверное, меня можно поздравить.

Голос его прозвучал как-то странно. Пока Филипп читал послание, он стоял отвернувшись. В письме, выдержанном в весьма осторожном тоне, управляющий сообщал, что миледи благополучно разрешилась девочкой. Но сама эта сдержанность невольно настораживала: всё главное было сказано и в то же время автор письма выражался так, словно хотел остаться в стороне. Похоже, Анна не поручала своему секретарю сообщать мужу о таком событии, но управляющий тактично обошёл это. В конце письма говорилось о здоровье миледи: роды оказались преждевременными, а потому нелёгкими, так что, наверное, трудно ожидать, что миледи вполне оправится до дня святого Лаврентия[159].

Фрэнсис подошёл к буфету, где были выставлены фрукты и вино.

Отложив письмо, Филипп спокойно спросил:

— Чего вы, собственно, от меня ожидаете?

— Да ничего, пожалуй. Ребёнок — мой, а вы как думали? Несмотря на небольшие расхождения в сроках. Я вообще-то в таких делах полностью доверяю своей жене.

— Ну и на здоровье, — не удержался от замечания Филипп.

— Уверяю вас, не многие мужья в Англии могли бы с уверенностью сказать то же самое. — Фрэнсис протянул кузену кубок с вином и иронически посмотрел на странички, исписанные аккуратным почерком. — Скажем, прошлой зимой на пути в Йорк я остановился в одном доме. Хозяйка оказалась гостеприимной, а муж случайно был в отъезде. Когда я месяц назад встретился с ним в Ланкастере, он пил за здоровье новорождённого наследника — святая простота сродни глупости. Лично я сомневаюсь, что эта шлюха могла бы в точности назвать отца своего выродка.

Наступило молчание. Филипп не спеша потягивал вино, не отрывая внимательного взгляда от Фрэнсиса. Улыбнувшись, он поставил кубок на стол и похлопал Фрэнсиса по плечу.

— Ладно, поздно уже. Доброй ночи, кузен.

С его уходом в комнате стало совсем тихо, лишь из внутренних покоев доносился шум: это слуги готовили хозяину постель на ночь. Через полуоткрытую дверь было слышно, как они непринуждённо перешучиваются. Гарри Рассел присматривал за ними.

Вздохнув, Фрэнсис снова обратился к письму управляющего. Он всё ещё не ответил на него; завтра утром это непременно надо сделать, больше откладывать нельзя. Фрэнсис вспомнил, как отмечали рождение Уилла: было пиршество, дом полон гостей, пышные крестины; он специально заказал для Анны на этот случай бархатное платье с соболями — оно стоило целое состояние. Но жена того заслужила.

Взяв письмо, Фрэнсис поднёс его к свече и, когда листок загорелся, бросил его на пол и затоптал. На следующий день он написал, как и собирался, управляющему, чтобы тот выполнял все указания миледи, ибо сам он не сможет присутствовать при крестинах дочери. Он хотел, чтобы её назвали Мод. В честь отдалённой родственницы, в незапамятные времена основавшей небольшой монастырь, рядом с которым первые Ловелы построили свой дом.

Покончив с ответом, он попытался больше не думать об этом. Но не получалось: Фрэнсис не мог забыть про письмо, он словно вновь и вновь перечитывал его, стараясь уловить истинный смысл. Странное это было послание, помимо неловкости, которая ощущалась в каждой строке, что-то ещё задевало его, не давало покоя. Наверное, то, что было за текстом; то, о чём не написали. Фрэнсис долго не мог понять, чего именно не хватает. Наконец его осенило. Ничего не говорилось о самом ребёнке, самой Мод: всего лишь скупая констатация факта рождения. Мысль эта всё больше и больше угнетала Фрэнсиса. С приближением дня святого Мартина, когда королевский двор вернулся в Вестминстер, Фрэнсис нашёл повод вновь отправиться на запад и, покончив с делами в Уилтшире, сообщил сопровождающим, что на обратном пути они заедут в Минстер-Ловел.

Фрэнсис прибыл в своё имение. О своём приезде он не предупредил, так что его никто не встречал, во дворе он увидел только голубей. Тому, что Анна не вышла, Фрэнсис был даже рад. Ему не хватало Уилла, который в таких случаях выглядывал из-за занавесок. Теперь сын был в добрых руках графа Линкольна. Недавно Ричард провозгласил его своим наследником. Таким образом, сыну своего родного брата Кларенса Ричард предпочёл другого племянника — сына своей сестры Елизаветы Саффолк. Когда Уилла отправляли в Шериф-Хаттон, многие шутили: мол, поручает своего мальчика заботам будущего короля. На это Фрэнсис не обращал никакого внимания, он любил и уважал Линкольна и был уверен, что сыну с ним будет хорошо.

Появился управляющий, он заохал, запричитал, что милорд никого не уведомил о своём приезде и теперь вот застал всех врасплох. Фрэнсис нетерпеливо махнул рукой, пояснив, что даже на ночь не останется дома — просто заехал по пути передать подарок для новорождённой. В излияниях управляющего, проводившего его до холла, Фрэнсис уловил какую-то фальшь, но ещё больше его насторожило выражение лица верного слуги.

Фрэнсис быстро поднялся наверх. Он миновал людскую, открыл дверь в детскую. «Хорошо бы, здесь не было Анны», — подумал он. И действительно, в детской оказалась лишь нянька, мирно дремавшая у большой колыбели из морёного дуба. При звуке шагов она вздрогнула, виновато подняла голову, но Фрэнсис и не думал её ругать. По его знаку она вышла из комнаты, заговорщицки подмигнув ему на прощанье.