Война Алой и Белой розы - [134]

Итак, Колингбоурна казнили, предварительно кастрировав и выпотрошив внутренности. В тот же самый вечер, словно нарочно, в Вестминстере состоялся пышный приём с музыкой и танцами. Вопреки обыкновению, королева оставалась в зале до самого конца. Она сидела на возвышении, где специально для неё поставили кресло с высокой спинкой. После смерти сына она с каждым днём всё больше угасала и, в отличие от мужа, который иногда прибегал к снадобьям, не могла найти никакого забвения. Нужно время, время всё исцеляет, успокаивали её жёны заезжих баронов и графов, глядя на исхудавшее, осунувшееся лицо Анны, кожа на нём натянулась так туго, что казалось, непроходящий румянец вот-вот сожжёт её. Придворные дамы поначалу говорили королеве то же самое, но потом убедились, что её горе не в силах излечить ничто. Время шло — лето перетекло в осень, затем наступила зима с её дождями и мокрым снегом, — но к лучшему, как все надеялись, ничего не менялось. Горящие скулы на лице Анны выпирали всё сильнее, тени под глазами становились всё темнее. Все удивились, что королева решила остаться на приёме до конца, боялись — выдержит ли она, ведь подобные мероприятия очень утомительны. Но её присутствие придавало особый оттенок происходившему: Анна словно заставляла всех забыть о недавно разыгравшейся трагедии — казни предателя. Филипп, присутствовавший при казни Колингбоурна, подумал о том, что Анне требуется ничуть не меньше мужества и выдержки, чем ему там — во время жуткой церемонии. Она, измученная своим горем, улыбалась всем, была любезна и приветлива. Иногда только украдкой наблюдала за Джоном Глостером, который верной тенью повсюду следовал за отцом. Встретившись с Филиппом взглядом, королева слабо помахала рукой, приглашая его присесть рядом. Филипп немедленно повиновался и негромко сказал:

— Не устали? Ведь кончится всё это не скоро. Может, пойдёте отдохнуть, ваше присутствие и так уже сыграло свою роль.

Она покачала головой и слабо улыбнулась.

— Да нет, это мне ещё по силам. Не так уж и много от меня требуется. — Она искоса поглядела на Филиппа. — Вы там были?

— Да. Ну что вам сказать? Таков закон. Но, наверное, у себя на севере Колингбоурн был другим, во всяком случае, люди его любили.

Анна закашлялась, сначала слегка, потом кашель начал душить её. Филипп заметил, что она поспешно прикрыла рот рукой, затем незаметно вытерла её о юбку. Быстро наклонившись к Анне, Филипп решительно взял её за кисть и повернул руку ладонью вверх. Она попыталась освободиться, но он уже всё заметил.

Замерев на мгновение, Филипп вытащил носовой платок и отёр кровь. Сунув платок в карман камзола, он мягко спросил:

— И давно это у вас, Ваше Величество?

Анна вырвала руку.

— Точно не припомню. Иногда бывает лучше, иногда хуже. Я сама жгу платки, чтобы никто не видел пятен. — Королева пристально посмотрела на Филиппа. — Не хочу его тревожить, пока можно. Впрочем, скоро он и так узнает.

— А что доктора? Это же безумие, они умеют лечить куда более тяжёлые болезни…

— Дорогой мой друг, чтобы доставить удовольствие мужу, я прямо-таки окружила себя врачами. Но вы же прекрасно знаете, что все здесь гадают, сколько мне осталось. Может, только он один ни о чём не подозревает.

Анна резко откинулась на спинку стула и замолчала. Музыканты настраивали инструменты. В противоположном конце зала Елизавета Йорк, подняв своё очаровательное, цветущее личико, оживлённо беседовала с дядей. Неожиданно в душу Филиппа закралось сомнение — такое немыслимое и такое оскорбительное, что всё в нём взбунтовалось. Он заметил, что Ричард, не обращая внимания на девушку, смотрит мимо неё на жену. Поймав его взгляд, Анна улыбнулась. Филипп вспомнил, что такими же многозначительными взглядами они обменивались в большом зале Миддлхэма. Праздник и тогда был в самом разгаре, музыканты так же настраивали инструменты. С тяжёлым чувством Филипп подумал: «Нет, всё он знает».

Зима в этом году наступила рано. На севере падал снег, а над Темзой — от Вестминстера до Тауэра — клубился туман. Настал день, когда врачи сообщили королю, что ему не следует больше спать с женой в одной постели — можно заразиться. Ричард взорвался, обозвал эскулапов лжецами и кретинами, не способными вылечить даже простой насморк. Тогда Анна сама попросила Его Величество оставить её в покое — так ей будет лучше. Ричарду пришлось уступить. Подошло Рождество, и в Вестминстер потянулась провинциальная знать, чтобы принять участие в королевских празднествах. Всеобщее внимание было приковано к леди Елизавете. Однажды она посмела появиться на танцах в одеянии из той же ткани, что и платье королевы. Гости смотрели во все глаза. Филипп, наверное, был не единственным, кто понимал, что стоит за всем этим, и догадывался, кому принадлежит идея. Поверженная, втоптанная в грязь бывшая королева Англии Елизавета Вудвил жаждала величия дочери. Больная королева не была помехой на её пути к победе.

Пробило двенадцать, в часовне раздались чистые детские голоса: «Сё грядёт…» Зашуршали накрахмаленные платья, на стены упал отблеск сотен свечей.

«Боже, храни короля… — продолжал хор. — Даруй милость свою его сыну…» Ни один мускул не дрогнул на застывшем, словно из камня высеченном, лице Ричарда, рядом с его рукой на кресле бессильно покоилась восковая рука жены. За витражами окон медленно проплывали снежинки. Они падали на реки, озёра, ложились на луга, липли к стенам замков, покрывали поля. Снег шёл везде — от побережья Ла-Манша до церкви в Шериф-Хаттоне, где покоился прах сына короля.