Война Алой и Белой розы - [131]

В Лондоне Ричард остановился в замке Уордроуб. Свита его была невелика на сей раз. Возможно, потому что король привёз сюда из Понтефракта Джона Глостера, своего незаконного сына. Это был высокий, хорошо сложенный юноша несколькими годами старше покойного сводного брата, принца Эдуарда. Казалось, этот цветущий молодой человек одним своим видом оскорблял траур, в котором пребывал отец. Ричард держал сына при себе, присматривал за ним, давал кое-какие мелкие поручения — исполнялись они быстро и точно, Джон Глостер явно дорожил расположением Его Величества.

Пришло известие от сестры Джона — Кэтрин, она сообщила отцу и брату о своей помолвке с графом Хантиндоном. Славный и покладистый молодой человек Уилл Херберт и мечтать не мог о таком богатом приданом, которое Ричард дал за своей дочерью. Но и жених, со своей стороны, не давал повода невесте жаловаться на выбор отца. Помимо всего прочего, граф был рад сменить обстановку. Роберту Перси он по-дружески признался, что предпочёл бы спать с голой задницей на колючей крапиве, чем каждый день выстаивать по нескольку часов в приёмной Его Величества.

За пару недель до этого, рано утром, лондонцы, жившие недалеко от собора Святого Павла, были разбужены громкими ударами молотка. Самые нетерпеливые поспешно сбросили ночные колпаки и вышли на улицу, но к тому времени всё уже стихло. Недовольно ворча, они вернулись в постель. Кусок пергамента, приколоченный к двери собора, развевался на ветру, пока сконфуженная стража не увидела, как монах в потрёпанной одежде читает его содержание небольшой группе лондонцев. Приехавший шериф сорвал со стены бумагу и отправил её лорд-мэру[158]. Тот решил, что лучше самому доставить его в Уордроуб, пока кто-нибудь не донесёт королю о том, что у него на столе лежат провокационные документы. Слуга, передавший королю эту бумагу, тоже чувствовал себя неуютно. Переминаясь с ноги на ногу, пока Ричард был занят чтением, он клял судьбу за то, что сэр Филипп Ловел, которому всегда лучше других удавалось сгладить подобные ситуации, был на южном побережье. Там, как всегда в эту пору, оживились пираты, что вызывало страх и недовольство жителей портовых городов.

Впрочем, Ричард лишь бегло взглянул на исписанный листок и бросил его на стол. Не первый раз на этой неделе он видел этот бойкий задиристый почерк. Автора этих писулек пока безуспешно разыскивали люди короля — колкий текст, который Уильям Колингбоурн выставил на всеобщее обозрение, прикрепив к двери собора Святого Павла, не столько разгневал, сколько огорчил Ричарда. Придворные не разделяли его настроения. Вернувшись в Лондон, Фрэнсис и Филипп встретились в дворцовом зале и обнаружили, что атмосфера там предельно накалена. Перси, багровый от ярости, прервав разговор с приятелями, поспешил им навстречу.

— Тут для вас неплохой подарок. Уже слышали о последних литературных упражнениях Колингбоурна?

Фрэнсис, которому был адресован этот вопрос, равнодушно ответил:

— Откуда же, я ведь был в Уилшире. А что, разве он не во Франции?

— Если бы. Нет. Он здесь, в Англии, и вступил в переписку с Тюдором: мы поймали его гонца с письмом. Используя своё недавнее положение при дворе герцогини Йорк, сэр Уильям призывает Тюдора уже этой осенью снарядить флот. Он советует миледи Божё оставить всякие сомнения и поддержать его, ибо король Ричард при первой же удобной возможности собирается объявить ей войну. Этого-то гонца, повторяю, мы поймали, но сукин сын наверняка продублировал послание, так что прахом могут пойти все попытки Лэнгдона убедить французов сохранять спокойствие.

Филипп только присвистнул. Он знал, какие надежды возлагал Ричард на эти переговоры с французами. Миссия Лэнгдона была трудной с самого начала — во Франции не забыли, что девять лет назад герцог Глостер выступал против такого мира.

Перси взял что-то со стола.

— И это ещё не всё. Этот господин занялся стихотворчеством. Взгляните, милорд, это вас касается.

Фрэнсис без особого интереса взял скомканный лист бумаги и пробежал его глазами. Заметив, как кузен напрягся, Филипп заглянул через его плечо. Под неуклюжим изображением вепря — эмблемы Ричарда — были нацарапаны строки:

Крыса, кот и Ловел-пёс

Правят нами, а король — барбос.

Наступила пауза. Рэтклиф хладнокровно полировал ногти, за его спиной виднелось чопорное личико Уильяма Кэтсби — он вспыхнул буквально до корней волос. Фрэнсис тоже медленно наливался кровью.

— Кузен, тут вроде кого-то пропустили, — заметил Филипп, лениво ощипывая кисть винограда.

Кто-то нервно рассмеялся. Свернув лист бумаги в трубку, Фрэнсис произнёс ледяным голосом:

— Не думаю, — и тут же добавил: — Пусть этот Колингбоурн лучше уезжает из Англии. Слишком много он стал себе позволять! — Фрэнсис замолчал, но Филипп видел, что стишок его сильно задел.

Позднее, когда все расходились на ночь по своим комнатам, Филипп задержался у апартаментов кузена.

— Слушайте, Фрэнсис, это ведь мелкая, гадкая месть, вы отняли у него место в Уилтшире. Неужели надо обращать внимание на этого сморчка?

Фрэнсис пожал плечами, покачал головой и, поколебавшись немного, достал из кармана сложенный вдвое конверт.