Вот оно - село! - [10]

И прольет слезу баба Мелашка, моля у "заступницы" "семафора" на свою седую голову, преклоненную, ибо отколь знать бабе Мелашке, "семафор" ли у "заступницы", а "омофор" на железной дороге, или "омофор" у "заступницы", а "семафор" на железной дороге…

Камертонам медвяным нет до того дела:

Дз-з-з! Дз-з-з! Дз-з-з!

Они трудятся…

В лес! Под грушу, под дуб, под орешник!.. Под черта, под дьявола… Под что угодно, а то жарит!.. А то сверлом раскаленным голову тебе просверлит насквозь огненный глаз, что проткнул голубую перину меж двух пуховых облачков-подушечек!. . . . . . . . .

…В лесу… Фу! Словно веером опахнуло…

Лежишь, и ни до чего тебе дела нет…

Убьет ли Пилсудский Шептицкого в их поединке или Шептицкий Пилсудскому черепную расколет коробку… Только иногда мыслишка в голове, как кирпич, тяжело повернется: "А лучше, чтоб этот того, а тот этого… Обоюдно".

…Жарит…

— Тпр-р-р!.. Куда, Рябая?! Да куда ж это ты, Рябая? Скажи, а?! Тпр-р-р! Тпр-р-р! Да чтоб ты ж ему сдохла! Тпр-р-р!

В лесу содом… Трещит орешник, летят сухие ветки… Какая-то бешеная лавина мчится лесом к опушке…

И в этом шуме, в этой буре треска и топота, то и дело взрывается зло, встревоженно, со слезами:

— Куда, Манька?

— Куда, Мура?!

— Куда, Рыжая?!

— А подохла б она тебе?!

— Тпр-р-р! Тпр-р-р! Тпр-р-р!

А лавина несется…

Вот выскочила Мура на опушку… Глаза дикие, красные… Вся дрожит… Стала…

Хвост автомобильной шиной…

— Пр-р-р, Мура!

…Что раскаленным железом жигануло!..

Мячиком пляшет на месте, подскакивает, как молодая серна, яростно вскидывает задними ногами, хвост свернулся еще круче…

М-м-му!

И стрелою в яр!..

Берет барьер, как премированный скакун, и катит рожью, просом, огурцами к колодцу…

За ней "колбасой" лупит Кондратов третьяк половый…

Он идет как-то с вывертом. Голова набок, передними ногами загребает так, словно хочет схватить что-то впереди, прижать к себе, стиснуть и переть дальше… У него "м-м-м-у" мужественное, злобное и угрожающее… Хвост обручем…

На миг останавливается перед огорожей-барьером… Вдруг с силой бьет левой задней, и уже только "обруч" его мелькает среди колосьев…

Мура осталась далеко позади…

…Минута… И развернутой колонной вихрем шпарит все стадо…

Молодняк идет шаля, "с коленцами"…

Солидная Чернуха, которая "вот уж восьмую весну все бычков да бычков", трусит в арьергарде, как "комическая старуха" за балетом в веселой оперетке…

…Огорожи нет. Торчат только колья…

И плачет, распрямляясь, рожь, плачет просо, плачут огурцы…

А по лесу, приближаясь к опушке, бежит, спотыкаясь:

— Тпр-р-р! Тпр-р-р! Тпр-р-р!

— Не уберег, охламон?! Не уберег?!

— А что я сделаю, когда они чисто сказились!

— Сказились?! Как на улицу, так на цепи не удержишь, а скот, так в жите?!

— Сами попробуйте! Завернет хвост, да и подался! Что я его, за хвост весь день держать буду?

— И держи! Видишь, что задирает, возьми и "отдери"!

Хлясь! Хлясь! Хлясь!

— Я больше не буду! Ей-бо, не буду!..

А Онисько:

— Вот же нечистая сила! Отрубишь ему хвост — мух нечем отгонять… Оставишь ему хвост — бесится. . . . . . . . .

Положение безвыходное.

1923

Перевод А. и З. Островских.

Мед

— Мед — штука сладкая…

Это старейший у нас пасечник дед Глушко говорит. Сидим на пасеке, трубками попыхиваем, пчелками любуемся…

А они дождем золотым на солнце к летку падают.

И гудят, гудят, гудят…

— Гудёт! Медок несет!

— Хорошая, дедусь, насекомая! Маленькая такая, проворная… А гляди, будет с чем зимой коржи есть!

— Тваринка действительно бедовая! Ишь, как гудёт!.. Да-а-а! Загудел это и я как-то!.. Во, брат, загудел! Думал, амба мне! Конец, думал, старому Глушко!

— А вы чего "загудели"? По-пчелиному, что ли?

— По-пчелиному… Как грохнулся, так думал, что черепков старуха не соберет… А все язык наш поганый! Не удержишься, скажешь, согрешишь, вот оно тебя и кинет!.. С пчелами надо по-хорошему… Божья она тварь и порядок любит…

— А что случилось, дед?

— Случилось… Такое случилось, что по сю пору в три погибели согнувшись хожу… Рой снимал… Только это пообедали, вышел в сад, гляжу, летит… Я колоду, лестницу и жду, где сядет… Сел, видите, вон на тот бересток… Хоть оно и высоконько, а чтоб неудобно — сказать нельзя! Лестница достает, и колоду подставить можно так, что стряхнешь — и все. Мой, думаю, будет! Поставил лестницу, полез… И колоду в самый раз пристроил… Только наладился стряхнуть — оно, бисова тварь, прости господи: дзз! и в самый нос — раз!

Да так больно, как никогда.

Отмахнулся! Только слезы: кап! кап! кап! Чувствую, разносит мой нос! Как на рысаке несет!

Тряхнул еще…

А их штук десять в лоб как ужарят!

— Черти б вас!..

Только это промолвил "черти", как:

Трах!

(А колоду с роем держу!)

Трах! — да как поперло, как поперло, так ей-богу, прости господи, саженей с пять, ноги кверху, головой вниз, летел, что ястреб. А потом, как шваркнуло, я аж крякнул.

Шваркнуло да еще и колоду на голову надело! Они как жиганут меня со всех сторон, еле из колоды выдрался да так драпанул, что к борову в хлев угодил…

Упал и стону!

Выволокла старуха из хлева, насилу опамятовался! Чуть богу душу не отдал. Такого мне меду дали!

Вот как бывает!

"А ты не чертыхайся, ежели с пчелами возжаешься", — говорит старуха.