Вот брат твой!.. - [72]

В конце концов такая методичная облава ожесточила их, и они решили для острастки выстрелить разок-другой по егерю. Стреляли, конечно, не целясь, однако всякий знает: шальная пуля — дура. Но егерь и под обстрелом не запаниковал, не заметался. В нем за версту чувствовались смелость и армейская сноровка, и браконьеры поняли, что перед ними человек, которого просто так не запугаешь, и что с ним придется попортить нервы.

Впору было сворачивать дело и уходить куда подальше, и Костя был не против этого, но Яшка, что называется, закусил удила. Куда уходить, когда здесь все под рукой — и дом, и заимка, и снаряжение? А этому законнику когда-никогда надоест гоняться за ними. Спервоначала-то все прыткие, а когда поймут, что к чему, куда и прыть девается. А кто не понимает — с тем и по-другому поговорить можно…

Яшка не знал, что егерю известно, с кем он имеет дело, но у него не было никаких вещественных улик, чтобы привлечь Яшку к ответственности. Не пойман — не вор. И это еще больше возбуждало Яшку и вызывало у него насмешливое отношение к егерю. Близок локоток, да не укусишь! Иди, заявляй, что, мол, Яшка Наконечный — браконьер. Кто тебе поверит? Ты его хоть раз за руку схватил? Нет? Тогда стой и не мычи.

Но эти насмешки стали со временем пустой похвальбой. Егерь так поставил дело, что нельзя было ни охнуть, ни вздохнуть. Он появлялся как из-под земли, и приходилось бросать добычу и уносить ноги. Вконец разъяренный, Яшка поклялся, что завалит егеря, как лося, пусть только тот встретится им еще раз на узкой дорожке.

Чем кончилось это противостояние — читателю уже известно, однако от него пока что скрыты многие детали и дальнейший ход событий, и сейчас самое время рассказать обо всем.

Оставив Денисова на верную погибель в лесу, Яшка посчитал, что отныне их положение станет надежным и спокойным, как и раньше. Вряд ли отыщется еще такой же дурак, который будет гоняться за ними сломя голову. Костя разделял это мнение, хотя и не уставал повторять, что надо было пристрелить егеря.

Как бы там ни было, отныне сообщники чувствовали себя спокойно и с прежней ненасытностью обделывали свои дела.

И вдруг как гром среди ясного неба: Денисов жив! Сначала оба не поверили в это, но скоро слухи подтвердились, вызвав у Яшки с Костей самый натуральный шок. Но он быстро прошел, уступив место страху. Живой Денисов был для них приговором, и надо было немедленно что-то делать. Но что? Лечь на дно, предложил Костя, особенно напуганный неожиданными событиями. Исчезнуть, затаиться, выждать. Для этого лучше всего подходила заимка, о которой никто не знал, и они тихой сапой, стараясь не попасться людям на глаза, перебрались туда. Но за деревней следили, чтобы быть в курсе происходящего и в случае опасности упредить своих врагов. Кто ими будет — об этом не надо было и гадать. Конечно, сам Денисов, а вкупе с ним и этот гвоздь, Филипп Баринов. Уж он-то не пропустит случая, будет носом рыть землю.

Но расчеты не оправдывались. Денисов, правда, побывал в Ярышкине и даже покрутился возле Яшкиного дома — так ведь чего крутиться, когда замок на дверях. А вот Баринов так и не появился в поле зрения, и это особенно удивляло Яшку с Костей. Как же так? Неужели Денисов никуда не заявил о том, что его чуть не убили? Не мог не заявить. Но тогда почему не видно и не слышно Баринова?

Что-то во всей этой неизвестности настораживало Яшку с Костей, они подозревали в ней какой-то подвох, но в чем он мог заключаться — представить не могли.

В напряженном ожидании прошел месяц. Возмездие, неизвестно почему и неизвестно кем, откладывалось, и постоянная тревога, в которой находились Яшка и Костя, постепенно утихала. Они уже не сидели безвылазно на заимке, а стали более или менее открыто появляться в деревне. Там их никто не поджидал, никто не смотрел на них косо, и это окончательно убедило их в том, что вся история с Денисовым кончилась для них благополучно. Почему — этого они не могли объяснить, да и не пытались доискиваться до первопричин. Пронесло — и пронесло, и слава богу.

Однако такая успокоенность могла обернуться черт знает чем, и, чтобы не быть застигнутым врасплох, Яшка решил не упускать Денисова из виду. Какое-то чувство говорило ему, что егерь не зря затеял свою непонятную игру, и Яшка вменил Косте в обязанность наблюдать за кордоном, чтобы не пропустить неожиданной вражеской вылазки.

Наблюдательный Костя, от которого, как от старой вороны, не могла ускользнуть ни одна мелочь, исправно нес свою новую службу, но ничего подозрительного в действиях Денисова не замечал. Зато с удивлением заметил другое: оказывается, на кордоне жил медвежонок! На вид ему было месяцев восемь, и он еще не достиг нужных охотнику кондиций, однако уже к следующему лету должен был стать вполне промысловым медведем, что Костя и отметил для себя.

Зима как бы развела враждующие стороны. Зимой невозможно было спрятать следы разбоя, и все зимние месяцы Яшка с Костей предпочитали сидеть либо дома, либо на заимке, охотясь только на тетеревов и глухарей, за которыми не надо было забираться в самую глубь тайги. Сняв осаду с кордона, они целых полгода ничего не знали о его жизни и о тех событиях, которые произошли там в преддверии зимы, в ее разгар и ранней весной. Они не видели попыток Белуна устроиться на зиму под березой и того, как Денисов увел медведя в лес, и уж тем более его возвращения. Лишь в мае, когда Костя решил по старой памяти узнать, чем дышит их общий знакомый, односторонняя связь с кордоном была вновь налажена. Тогда-то, увидев сильно выросшего Белуна, Костя и подумал, что пора рассказать о медведе и Яшке.