Вот брат твой!.. - [5]

Так Денисов и поступал. С вечера задавал себе план на день и, пока не выполнял его, на кордон не возвращался. И постепенно эти ежедневные лесные обходы, когда иной раз отмахаешь километров тридцать, стали для Денисова привычкой, без которой он уже не мог. Зимой ли, летом, какая б ни была погода, он обязательно ходил в обход, чувствуя, как с каждым днем прибавляются силы, исчезают одышка и слабость, а кашель уже не душит так, как раньше. Прав оказался знакомый: чистый воздух и ходьба лечили лучше всяких докторов, и Денисов радовался ощущению здоровья и той легкости, с какой он вновь управлял своим телом.

Да и одинокое житье на кордоне оказалось не таким уж трудным. Не совсем оно было одинокое. Два раза в месяц, по выходным, приходила из дома жена с детьми, приносила чистое белье и какие-никакие гостинцы — то пироги, то еще чего-нибудь, чего никакой мужик никогда для себя не сделает. Варила Денисову обед, копалась в огороде, наводила порядок в загоне у козы. Козу эту посоветовали Денисову завести знающие люди. Сказали: раз слабая грудь, надо пить козье молоко. Денисов к совету прислушался. Коза — не корова, за ней уход самый простой, да и подоить козу — плевое дело. А молока — в достатке.

Труднее жилось зимой. Зимой все дороги к кордону переметало, и не всякий мог тогда к нему добраться, так что до самой весны Денисову чаще приходилось куковать одному. Днем еще туда-сюда, дел невпроворот, а вечером тоска, хоть волком вой. Тут могла выручить живность в доме, и, хотя она у Денисова имелась — мерин и коза, это была не та живность, какая требовалась. И мерин, и коза жили в сарае, их не погладишь, когда захочется, им не скажешь приветного словца, когда запросит того истомившаяся в молчании душа. Для такого дела кошка нужна или собака.

И опять выручил старый знакомый, тот, что надоумил Денисова податься в егеря, — привел откуда-то Найду, пеструю, как сорока, лайку-трехлетку. С ней и стал Денисов коротать длинное зимнее время. И не заметил, как прожил на кордоне пять лет.

На берлогу этой зимой Денисов наткнулся случайно. Пошел, как всегда, в обход и в ельниках, куда заглядывал не раз, вдруг увидел саженный сугроб, из которого во все стороны торчали хворостяные комли.

Батюшки-светы, никак берлога! Такого оборота Денисов не ожидал. Никакой кучи осенью здесь не было, это он знал точно, откуда ж ей взяться, если не медведь натаскал?

Денисов торопливо достал из-за спины ружье, разломил его и вложил в стволы патроны с пулями — не дай бог, выскочит хозяин. Но медведь то ли крепко спал, то ли его вообще не было в берлоге, только никто на Денисова не выскочил, и он, одолев первый испуг, решил все-таки узнать, берлога ли перед ним или просто так, одна видимость. Стараясь не наступить лыжами на какой-нибудь сучок и ничем не звякнуть, Денисов обошел вокруг кучи и в одном месте увидел в ней дыру, заткнутую изнутри мохом. И вновь стало зябко спине, потому что заткнуть дыру никто, кроме медведя, не мог. Стало быть, там косолапый, внутри. И тут же Денисов убедился в этом окончательно, заметив на кустах рядом с дырой осевший на них куржак, а говоря попросту, иней, который образуется от дыхания спящего зверя.

Дальше Денисов не стал и смотреть. Со всеми предосторожностями повернул от берлоги и припустил по старой лыжне, оглядываясь назад и благодаря бога за то, что тот вовремя сподобил Найду щенками. Не ощенись она — наверняка увязалась бы за Денисовым и подняла б медведя. А уж что из этого вышло бы — подумать страшно…

Будь Денисов охотником, находка берлоги обрадовала бы его, но он не любил баловаться ружьем, носил его с собой на всякий случай и потому остался равнодушным к своему открытию. Леший с ним, с этим медведем. Сосет себе лапу, и пусть сосет.

Но жизнь устроена хитро, как часовой механизм. Все в ней цепляется одно за другое, да так, что и понять нельзя, почему зацепилось.

«Зацепилось» и у Денисова.

За пять лет, что он жил на кордоне, он все на нем привел в порядок, отремонтировал, переделал, укрепил. Но была одна мысль, которая глодала его, — пристроить к дому веранду. В доме всего одна комната, да и ту чуть не всю занимает печка, и, когда появляется жена с ребятней, всем и поместиться-то по-человечески негде. А была бы веранда — и никаких забот. Но для веранды требовались тес и стекло, которые могли дать только в лесничестве, потому что доставать материалы обходным путем Денисов не хотел. Тридцать пять лет жил честно, честно хотел жить и дальше.

И вот, думая о веранде, он вдруг вспомнил: елки-моталки, а ведь городской-то лесничий, для которого выписать кубометр тесу — все равно что чихнуть, — заядлый охотник! И наверняка не откажется от медведя, если сказать ему про берлогу. А когда добудут мишку, тут и обмолвится насчет теса. Под хорошее настроение дадут, и думать нечего.

Цепочка получалась прочная — ты мне, я тебе, но как раз это и совестило Денисова. Скажи он про медведя — и каюк косолапому, приедут и убьют. Убыток, конечно, не такой уж, медведей в тайге много, да и охота существует по закону, но то, что этого медведя убьют по его подсказке, было Денисову против сердца. Однако и тес был нужен позарез. Медведь вон и тот живет в свое удовольствие, какую хочет берлогу, такую и делает, а тут шестой год над верандой бьешься. А от кого все зависит, от Денисова, что ли? Ведь просил этот самый тес, объяснял положение — все равно не дали. Нету, сказали, на базе. А какое нету! Все завалено, своими глазами видел.