Вот брат твой!.. - [31]

И все же Денисов колебался. Уйти и оставить Белуна на произвол судьбы — это казалось ему подлым. А если не ляжет? Так и будет ходить по лесу? С голоду подохнет, а то и волки разорвут. Этого Денисов допустить не мог. Уж лучше отвести обратно, дома как-нибудь да перезимует, чем тут бросать.

Откинув всякие сомнения, Денисов привычным движением вскинул на плечо ружье и пошел в глубь ельников, но тут же остановился: впереди затрещало, и среди деревьев показался Белун. Увидев его, Денисов уткнулся носом в воротник полушубка, чтобы не рассмеяться вслух — вид у Белуна был уморительный. Уходил на всех четырех, а возвращался на задних лапах, в передних же держал охапку мха, крепко прижимая ее к груди. Цепляясь за коряжины, медведь спотыкался, и его несло по инерции вперед, но он ухитрялся сохранить равновесие, помышляя, как видно, об одном — не выронить мох.

Ну теперь уж точно ляжет, обрадовался Денисов. Мох-то для постели принес.

Однако Белун не торопился укладываться. Проходил час за часом, а он все возился в берлоге и возле нее; все было не по нему, все не так, и он по десять раз переделывал каждое дело, чем окончательно извел Денисова, уставшего от долгой неподвижности — походить, размяться он не решался, боясь, что Белун отвлечется и забросит работу.

Наконец медведь посчитал, что дело сделано, и забрался в берлогу. Все вроде обошлось лучше некуда, но Денисов не торопился покидать свой пост, по-прежнему боясь раньше времени потревожить Белуна. А кроме того, было еще одно обстоятельство, удерживающее Денисова от преждевременных, как ему казалось, действий, — Белун почему-то не заткнул лаз. Просто так лежит, отдыхает, рассудил Денисов. Наработался. Как ломовик, полдня вкалывал, тело-то небось гудит. Ну пускай немного остынет.

Но время шло, а лаз так и оставался открытым.

Денисов недоумевал: чего тянет, закрывался бы да спал, ночь скоро. А может, уже уснул? Это я тут на свой лад рассусоливаю, а он, видать, добрался до постели-то да и спекся. Наломался будь здоров, а много ль ему надо, парнишка еще. Поглядеть, что ли?

Еле двигая затекшими ногами, Денисов осторожно приблизился к лазу и сразу понял, что прав: Белун сладко сопел в темноте и даже похрапывал.

Эх, глупенький, обо всем забыл, думает, я его до весны тут охранять буду!

Денисов наломал еловых лап и загородил лаз. Для начала и так обойдется, а выпадет снег, завалит все, как надо.

Больше беспокоиться было не о чем. На лес опускались сумерки, надо было поспеть до темноты домой, и Денисов, окинув хозяйским глазом берлогу, торопливо пошел прочь.

Дома Найда встретила его жалобным скулежом. Она сразу во всем разобралась — уходил хозяин вдвоем, а вернулся один, и ей, наверное, мерещилось бог знает что. Она все время поглядывала в сторону леса и рвалась с цепи, так что Денисову пришлось успокаивать собаку.

— Ну ладно, ладно! Спит твой, не бойся. Такого храпака задает — на улице слышно!

Хотя и не сразу, но все же Найда угомонилась, а Денисов подумал, что придется подержать ее на цепи. Пока позабудет все. А спусти — разнюхает дорогу к берлоге и поднимет Белуна. Ни к чему вовсе. Спит себе — и пускай спит.

Глава 11 Возвращение

Зима пришла в одну ночь. С вечера все было голо, а к утру снега навалило столько, что Денисову пришлось расчищать дорожки к бане и к сараю.

Найда, радуясь снегу, хватала его пастью, валялась в нем, а потом отряхивалась, как от воды. Не отстали от нее и коза с мерином, которых Денисов выпустил подышать свежим воздухом. Белуна теперь не было, никто не мог цапнуть их исподтишка, и они нарезвились вволю, особенно мерин, который, нелепо дрыгая ногами, катался по снегу так, что только екала селезенка.

Эк его разбирает, дуралея старого, посмеивался Денисов, пребывавший этим утром в особенно хорошем настроении.

Зима была для него хотя и трудной, но не такой суматошной порой, как лето. Летом чего стоили одни обходы — жара ли, дождь, ходи смотри, как бы где-нибудь чего-нибудь не случилось. Каждый день верст по двадцать, а то и больше набегало. Теперь же хлопот убавлялось. По целине, пускай и на лыжах, не очень-то находишься. Раз, ну два раза в неделю — вот и все обходы. Перепад между летом и зимой был, что и говорить, большим, но это объяснялось не только трудностью зимних обходов, но и тем, что зимой устранялись причины, по которым летом приходилось почти безвылазно торчать в тайге. Во-первых, зимой не случалось пожаров, а во-вторых, браконьеры и порубщики тоже люди, и снег им такая же помеха, как и всем. Нет, они, конечно, безобразничали и зимой, но реже. Побаивались — следы-то не скроешь. Это летом можно сколько угодно шастать, и никто тебя не разыщет, если за руку не схватит, а зимой все как на ладони видно.

Но заботы были и сейчас, и главная из них — подкормка всякой живности, в основном косуль, кабанов и лосей. Но это по сравнению с обходами было делом пустяковым и даже приятным, тем более что сена и веников Денисов заготовил впрок, а нарубить свежего веточного корма можно было в любой день.

Этим Денисов и занимался теперь, а для своего удовольствия подкармливал еще и птиц. Тут в дело шло все — и картошка, и овес, который он заимствовал у мерина, и даже семечки из росших на огороде подсолнухов. Все это Денисов рассыпал за домом на опушке и с интересом следил, как птицы, словно куры, клевали корм, ссорились и дрались между собой. Их собиралось множество, а больше всего ворон, сорок и кедровок. Прилетали и тетерева, но об этом Денисов узнавал только по следам — тетерева кормились, когда никого не было рядом. Зато всякая пернатая мелюзга дневала и ночевала на опушке и, завидев Денисова, начинала оживленную суету. Скорее всех привыкали синички — они уже на второй-третий день брали корм прямо из рук.