Вот брат твой!.. - [30]

Но первое, что увидел Денисов, выглянув утром в окошко, был Белун, сидевший с понурым видом возле своей берлоги. Никто не мог сказать, когда он из нее вылез, может, еще ночью, но он даже не воспользовался свободой и нигде не нашкодил, чего не упустил бы сделать раньше. Непривычно смирный, он сидел под березой и, как собака, меланхолично чесал задней лапой себе за ухом.

«Вот те раз! — изумился Денисов, торопливо одеваясь. — Я-то думаю, он десятый сон видит, а он глазеет!»

— Ты что же это? — сказал он, придя под березу. — Чего вылез-то?

Белун, как видно обрадованный появлением хозяина, терся Денисову о колени, а тот, поглаживая медведя, пытался понять, что заставило его вылезти из берлоги. Ведь лег же, причем сам, никто не неволил, и на тебе. Может, кто испугал? А кто?

Подумав об этом, Денисов рассудил, что напугать Белуна, конечно, никто не мог, а вот помешать уснуть очень даже могли. Мерина хотя бы взять. У того любимая забава — копытом в стенку. Грохнет и радуется. А уж всхрапнет другой раз — ну будто душат. Может, и перебил Белуну сон. А с другой стороны, в лесу-то лучше, что ли? Там тоже кто во что горазд. Один филин чего стоит, заорет — обалдеешь. Однако факт: в лесу спят, и никакие филины не мешают, а этот вылупился, да и все тут.

Конечно, такой оборот не очень-то огорчал Денисова, до того и в мыслях не державшего, что Белун может на зиму лечь, досада брала из-за другого — очень уж хотелось посмотреть, как спит медведь. Где еще-то увидишь? В лес за этим не пойдешь, а лег бы, и ходить не надо — смотри, сколько хочешь. Но тут уж от Денисова ничего не зависело, и он махнул на все рукой: ляжет так ляжет, а нет — будем жить, как жили. День-другой подожду, а там надену опять ошейник, и все дела.

Однако поведение Белуна в последующие дни удержало Денисова от его намерения. Медведь явно желал лечь, залезал в берлогу и, казалось, устраивался, но через некоторое время снова вылезал, как будто что-то выгоняло его оттуда.

Видать, место не нравится, думал Денисов. Открытое больно. Матка-то его вон в каком заломе лежала, рядом пройдешь и не заметишь, а здесь все на виду. Дак где ж ему такой залом взять, самому, что ли, делать?

Вот тогда-то и мелькнула у Денисова мысль, которую наверняка обсмеял бы любой. Ну, может, и не любой, а уж охотники точно. А что, как, подумалось Денисову, отвести Белуна в старую берлогу?

Заяви он такое охотникам, те его, как говорится, облили бы и заморозили. Почему? Да от великих знаний, от которых и печали великие. Охотникам, знающим об охоте и зверье все, придумка Денисова не пришла бы и в голову. Где это видано, чтоб домашнего медведя вести спать в лес?!

Но Денисову-то какое дело до того, что где видано, а что нет? Он поступал попросту, как подсказывало положение. Белун хотел лечь, но здесь ему что-то мешало, так почему не попробовать отвести? Вдруг ляжет? А если и там не по вкусу будет — пусть тогда лапу сосет.

Идея совершенно захватила Денисова, и он не стал откладывать дело, повел Белуна на другой же день. Вести его просто так, вольно, Денисов не решился: оказавшись в лесу, Белун наверняка ушел бы невесть куда, а времени прохлаждаться не было, и Денисов взял медведя на поводок. Найду, которая отнесла сборы и на свой счет и нетерпеливо крутилась рядом, пришлось оставить дома — ей незачем было знать дорогу к берлоге. Зато ружье Денисов захватил с собой — мало ли что. Придешь к берлоге, а там новый хозяин — во дела-то!

Это Денисов все время держал про себя, и, когда почти пришли, привязал Белуна к молодой елке, а сам, держа ружье наготове, стал присматриваться из-за кустов к берлоге — пустая или кто поселился? Но берлога имела вид явно нежилой, хворост наверху просел, а лаз как был разворочен, так таким и оставался, и это успокоило Денисова. И все же подходить к берлоге было страшновато, но он превозмог себя и, подойдя на цыпочках к лазу, заглянул в него. Пусто. Напряжение схлынуло, и Денисов, вернувшись к Белуну, отвязал его и привел к берлоге.

— Ну, мил друг, давай устраивайся!

Белун хоть и опасливо, но с интересом принюхивался к лазу. Чтобы не мешать ему, Денисов отошел в сторонку и присел на пень. А Белун, обойдя берлогу вокруг, снова вернулся к лазу и уже решительно просунул в него голову. Потом, смешно задрав толстый зад, протиснулся весь. Долго копошился в берлоге, наконец вылез и, даже не взглянув на Денисова, пошел вперевалку в самую гущу елок. Некоторое время слышался треск, потом все стихло, и, как Денисов ни старался, не мог определить, где Белун, далеко или близко. А самое главное, было непонятно, зачем он ушел. И тут не понравилось?

Денисов обеспокоился, но не знал, на что решиться. Он и опасался, как бы Белун вообще не ушел, и в то же время не хотел вмешиваться в его дела, ходить за медведем по пятам. Пойдешь да все и испортишь. Нет, будь что будет, а надо подождать.

Но Белун как провалился, и Денисов занервничал всерьез. Неужто ушел? Похоже, так и есть. Что ему, найдет место по себе и ляжет, пока ты тут гадаешь. Ах, леший толстозадый! Придется идти разыскивать.

Денисов поднялся было с пня, но тут же подумал: а зачем разыскивать-то? Ляжет и ляжет, тебе-то что? Для того и привел, чтобы лег, а уж где — это его дело. И нечего ходить подглядывать, он, может, потому и ушел, что ты ему глаза намозолил.