Вот брат твой!.. - [24]

Дело оборачивалось серьезным. И не потому, что Денисов боялся наказания — насчет «посадят» это он для красного словца присовокупил, — а потому, что Белун становился опасным. Но и тут Денисов думал не о себе, не мог поверить, чтобы Белун тронул его, так ведь есть и другие. Жена с сыновьями приходит, да и мало ли кто заглядывает. Возьмет да и цапнет, поди догадайся, что у него на уме. К Машке-то, бывало, играть лез, а теперь только и смотрит, как бы шкуру содрать.

Что тут говорить, рассусоливать больше не приходилось, и Денисов стал прикидывать, где бы поместить Белуна. В сарае места не было, там в одной половине жили мерин и коза, а в другой лежало сено, да и не хотелось в сарай: придется каждый день убирать за ним, а Денисов и так уж наубирался вдоволь — мерин с козой подбрасывали дай бог сколько работки.

Рассудив так и сяк, Денисов пришел к выводу: лучшего места, чем под березой, что растет в самом углу двора, не найдешь. И к дому не близко, а из окон все видно, не надо каждый раз выходить да справляться, как там, все ли в порядке. Сделать навес от дождя, и пускай живет на здоровье.

Однако на что сажать? Не было подходящей цепи, Найдина не годилась. Белун оборвал бы ее как простую веревку. Пришлось идти в село, и там, на скотном дворе, Денисову дали цепь, на которой держали мирского быка. Это была всем цепям цепь, а для ошейника Денисов приспособил Найдину, отрубив от нее кусок по размеру и обшив брезентом для мягкости. Оставалось придумать застежку, чтобы можно было в любой момент расстегнуть ошейник, потому что держать Белуна круглыми сутками на цепи Денисов не собирался. Мало ли какая нужда выйдет — в тот же лес сходить или просто дать промяться. Сначала Денисов хотел скрутить концы ошейника проволокой, но это было и волокитно — каждый раз раскручивать, — и непрочно. И тогда Денисов вспомнил, что у него есть то, что надо, — маленький защелкивающийся замок от чемодана. Его дужка как раз пройдет в звенья, и будет лучше не придумать.

Белун, не ожидая никакого подвоха, видно решивший, что хозяин придумал какую-то забаву, дал спокойно надеть на себя ошейник, но, когда Денисов защелкнул замок и отошел в сторону, медвежонок понял, что дело нечисто. Что-то держало его и не пускало дальше березы, а вдобавок и душило, и он, в один миг рассвирепев, рванул ошейник когтями и разодрал брезент. Но с цепью под ним сладить не мог, что привело его в еще большую ярость. Замычав, как от боли, он накинулся на волочившуюся за ним цепь и стал бешено грызть ее.

Смотреть на это было тягостно, и Денисов ушел в дом. Но мычание Белуна и звон цепи доносились и туда, и он то и дело подходил к окнам и, подавляя в себе жалость, смотрел, как беснуется под березой медвежонок.

Откуда-то появилась Найда, подбежала к Белуну, и тот сразу успокоился.

Эх, голова дырявая, сам себя ругнул Денисов, не мог догадаться — и Найду надо привязывать! Вон они вдвоем-то как, что твои голуби.

Придумка удалась. Белун, видя Найду рядом с собой, словно и думать забыл, что сидит на цепи, да и Денисов не пропускал случая, чтобы побыть вместе с ними. А уходя в обход, непременно брал с собой Белуна и Найду, так что всем казалось, что все идет по-старому и так будет идти и идти.

Глава 9 Никто не знает своей судьбы

Спросить у любого, каким богам молился, к примеру, древнерусский князь-язычник Святослав, — вряд ли кто перечислит их полностью. Разве что Перуна припомнит. Зато все расскажут, как Ариадна с помощью клубка пряжи помогла Тезею выбраться из Лабиринта, как Геракл очистил авгиевы конюшни, и если не назовут поименно всех мойр — распорядительниц человеческой жизнью, то уж с точностью ответят, чем они занимались — одна пряла нить жизни, другая определяла, какой она будет, а третья эту самую нить перерезала. В учебниках истории об этом рассказывалось со времен потопа и помнилось до старости.

Денисов не добрался в школе до мойр — какие там мойры, когда с десяти лет, считай, начал работать в поле, — а потому ничего не знал о них, как не знал и о том, что самая зловредная из этой троицы, Атропос, или Неотвратимая, уже вознамерилась перерезать нить его жизни.

Странность, но факт: многие трагедии начинаются с пустяка, можно сказать, со случайности.

Денисов шестой год работал егерем, чуть ли не каждый день ходил в обход и, бывало, сталкивался с браконьерами, но эти встречи были как бы в порядке вещей — когда ж еще и сталкиваться, если не в обходе?

А в этот день все было наоборот. В этот день вечером должны были прийти жена с ребятишками, и Денисов, отложив казенные дела, починил прохудившуюся крышу сарая, а после обеда, взяв косу и зайдя с края леса, стал обкашивать заросшие густой травой прогалины. Мерину, хоть он и был номенклатурным, никакого фуража не полагалось, лесник или егерь сами должны были заботиться о своем тягле, что Денисов и делал из года в год, заготавливая на зиму стожок-другой. Пора было косить и нынче, время для косьбы стояло самое что ни на есть подходящее — только-только начинался август. Июльские жары спали, пошли грозы; погромыхивало и в этот день, но пока что вхолостую.