Вот брат твой!.. - [23]

— Паразит, что же ты делаешь?! — вне себя закричал Денисов.

Схватив Белуна за шиворот, он потащил его к калитке, но медвежонок упирался и даже рычал, чем окончательно разозлил Денисова, который так поддал медвежонку ногой под зад, что тот кубарем вылетел за калитку. На его визг примчалась Найда, но и ей перепало под горячую руку, и она дала тягу вместе с медвежонком.

Разогнав всех и отвязав сходившую с ума козу, Денисов вернулся на пасеку и загоревал как на пепелище. Один улей пропал совсем, а три другие были повреждены, и надо было срочно исправлять положение. Этим Денисов и занялся, но прежде выяснил, каким образом медвежонок проник на пасеку. Долго гадать не пришлось, оказалось, что Белун сломал несколько жердин и пролез в дырку. Наверняка он пробовал сделать это и раньше, но не хватало силенок, теперь же, набрав их, он осуществил свой план.

Кое-как заделав дыру и поставив на место опрокинутые ульи, Денисов вернулся в дом. Все попряталось в нем — искусанные мерин и коза отсиживались в сарае, а Найда с Белуном пребывали неизвестно где. Денисов не стал и разыскивать их, так был зол. Да и мысли были заняты другим, требовалось подумать, как теперь быть с пасекой. Делать новый тын, покрепче, себе дороже, да это и не помогло бы. Белун на глазах входил в силу, и, поставь хоть крепость, он и ее разворотил бы рано или поздно. Был единственный выход — посадить Белуна на цепь, но, говоря откровенно, у Денисова рука не поднималась на такое дело. Ведь все же было хорошо, жили душа в душу, ходили в лес, а теперь на цепь? Он же озвереет на ней, да и перед собой стыдно. Но если не посадить, как же тогда с ульями? Их-то куда девать, на воздух подвешивать, что ли? А может, больше не полезет? Нынче-то ему здорово досталось.

Правота была вроде бы на стороне Денисова, но при воспоминании, как он ударил медвежонка, у него испортилось настроение.

Кого ударил, дурак? Сам же нянчился с ним, выхаживал, а теперь взял и треснул. Ему-то какое дело, чья это пасека, твоя или дядина? Захотелось меду, да и все тут. А ты сразу ногой. А разобраться — на кой черт тебе этот самый мед? Ты же объелся его, у тебя же одно место уже от меда слиплось!

Тут Денисов в порыве самобичевания, конечно, перегибал палку. Мед был нужен. Верно, сам он его почти не ел, иногда только, с чаем, зато целыми бидонами относил жене и детям. Заработок что у него, что у жены был мизерный, на такой заработок нельзя было даже свести концы с концами, и, если бы не свои продукты, хотя бы этот самый мед, Денисов не знал бы, как и выкручиваться.

Да, все было так, и все же Денисов, терзаемый угрызениями совести, что ударил медвежонка, когда можно было и не бить, понес повинную голову на плаху — отправился разыскивать Найду и Белуна.

Он нашел их в лопухах у забора, но ни собака, ни медвежонок не проявили никакой радости при виде хозяина. Белун глядел на Денисова с опаской, а Найда — недоуменно-обиженно. За все пять лет Денисов и пальцем не тронул ее, а сегодня вдруг стукнул, и она, не чувствуя за собой никакой вины, даже не поднялась навстречу Денисову, не вильнула хвостом.

— Ну ладно, — сказал Денисов неловко, — сразу уж и надулась! Ну дурак я, дурак, не сдержался. Но и ты пойми: оттаскиваю твоего за шкирку от улья-то, а он еще и рычит! Вся морда в меду, а ему все мало. Ну и разозлился. А тут и ты как на грех…

Денисов погладил Найду, притянул к себе Белуна. Хотел что-нибудь сказать ему, успокоить, обнадежить на будущее, но, встретив настороженный взгляд медвежонка, осекся. На душе стало еще паскуднее. Чего говорить-то? Сперва под зад дал, а теперь тю-тю-тю. Ребятишек-то своих колотил? Ни разу! А этого стукнул. Да еще как — под зад. Забыл, что говорил Федотыч: зад-то у них самое больное место…

Сознание вины мучило Денисова весь остаток дня, да и ночью он долго не мог уснуть. Все возвращался к своему поступку и осуждал себя, дав наконец слово, что никогда больше не притронется к медвежонку. И на цепь сажать не будет. Разве ж это жизнь — на цепи?

И все же посадить пришлось.

Белуну пошел уже восьмой месяц, никаких забот с харчами он не знал, а сытая жизнь на кого хочешь действует благодатно, и в своем возрасте Белун выглядел как годовалый. Темно-бурый мех его лоснился, а силушка так и разливалась по молодым жилам. В нем все меньше чувствовался медвежонок, а все явственнее проглядывал дикий лесной зверь, в котором первобытные инстинкты пока еще дремали, но могли проснуться в самое неожиданное время.

И первой это угадала коза. Если раньше, увидев медвежонка, она старалась поддеть его рогом, то теперь от этой привычки не осталось и следа. Теперь коза, когда Белун проходил мимо нее, начинала жалобно блеять и трястись мелкой дрожью, а сам Белун посматривал на козу взглядом звероватым и жадным.

Денисов, заметив это, присвистнул: бычок-то вырос! Ты глянь-ка, как на козу-то смотрит! Задерет ведь Машку, как пить дать, задерет! А разве уследишь? Получится как с пасекой.

А отсюда ниточка потянулась и дальше: ладно коза, это хоть своя животина, а если к мерину приглядится? Мерин-то казенный, посадят за мерина, если что. Скажут: кто разрешил медведя на кордоне держать? Доказывай потом, что не горбатый.