Вот брат твой!.. - [17]

— А это-то для чего? — спросил Денисов.

— А штоб оправдаться перед ведмедем. Не оправдаешься — он, хоть и мертвый, а встретит тебя в лесу и задерет. Даже и когда мясо-то ели, все говорили, што не они, мол, его едят, а вороны, и все по-вороньи каркали. Во, парень, дела-то какие.

— Ну а ты сам веришь в это?

— Дак как тебе сказать? Верю не верю, а про себя держу. Умный зверь ведмедь. Со своим-то што собираешься делать?

— Даже и не думал. Пускай живет, а там видно будет.

— Оно, конешно. В случае чего всегда продать можно. Вон хошь цыганам, с руками возьмут.

— Не, цыганам не буду. Видел у цыганов: они им кольцо в нос проденут, да на цепь. А потом говорят, пляши, миша. А миша не хочет. A-а, не хочешь? — дерг за цепь. Тут не то что запляшешь — вприсядку пойдешь.

— Эк ты сразу, уж и сказать нельзя! Пущай живет, мне-то што. А вот тебе — это да. Счас-то он еще маленький, а подрастет, с ним хлопот не оберешься. Ну ладно, дело хозяйское, лучше пойдем-ка, посмотрим на твоих.

Но «смотрины» неожиданно осложнились: Найда, встретившая в прошлый раз Федотыча более-менее спокойно, на этот раз взбеленилась и не подпустила охотника к щенкам.

— Да ты что, дуреха? — удивился Денисов, пробуя успокоить собаку.

Но в Найду как будто бес вселился. Она, видно, чуяла, что Федотыч пришел неспроста, и вся захлебывалась от злого лая. Пришлось спровадить ее на улицу, но, когда закрыли дверь, в сарае стало темно, да и Найда скулила и царапалась в дверь, и Денисову ничего не оставалось, как только отвести собаку в чулан.

Щенята и медвежонок, напуганные шумом, зарылись в сено с головой, но Федотыч, ухватив медвежонка за шиворот, извлек его на свет божий.

— Ишь как надулся, лешак! — сказал охотник, щекоча медвежонка по тугому, раздувшемуся от Найдиного молока брюшку. — Справный звереныш, справный! Ну а вы где там? — наклонился он к щенятам, которые, спрятав головы, но выставив наружу толстые задики, думали, что их не видно. — Ну-ка, дайте и на вас взглянуть!

В помете было два кобелька и две сучки, но сучек Федотыч не удостоил вниманием, зато кобельков разглядывал с пристрастием. Денисову было интересно, какого из них выберет охотник — которого выбрал он сам или другого, но он ни во что не вмешивался и ничего не подсказывал, решив проверить, сойдется ли его вкус со вкусом Федотыча, или у того есть свои секреты на этот счет.

Как выяснилось, секреты были.

Первое, что сделал Федотыч, — раскрыл обоим щенкам пасти и заглянул в них, словно ветеринар, проверяющий зубы. Денисов так и подумал и обрадовался, увидев, что тут предпочтение отдано именно тому щенку, которого облюбовал он сам.

— Будь здоров зубы! — сказал он не без гордости, как будто это была его заслуга, что у щенка такие хорошие зубы.

— Не в этом дело, — отозвался Федотыч. — Какие у него счас зубы! Дай бог, за маткину титьку ухватиться, вот и все зубы.

— Чего ж тогда в рот заглядывал?

— А ты будто не знаешь!

— Зубы смотрел, я так полагаю.

— Э-э, парень! Собаку держишь, а спрашиваешь, зачем в рот заглядывал. Показать зачем?

Федотыч опять раскрыл щенятам пасти, и только тут Денисов увидел, что у одного из них нёбо было как нёбо, розовое, а у другого, которого они оба отличили, — черноватое, словно бы покрытое каким-то налетом.

— Это что же, негодный, что ли? — спросил Денисов разочарованно.

— Чудак человек! — засмеялся Федотыч. — Наоборот! Примета такая — раз пасть черная, значит, злой будет, самый медвежатник. Вот его и возьму. Годок так поживет, а там начну потихоньку натаскивать. Чай, тоже не знаешь, как натаскивают-то?

— Дак как? Небось как и всех — бери да иди на охоту. Глядишь, и привыкнет.

— Больно ты быстрый! Это тебе не белку облаять. Сперва попробовать надо, пойдет ли на ведмедя-то. Думаешь, так все и ходят? Как же! Иной с виду вроде и ничего, а как посмотрит на ведмедя — куда все и девается. Только и норовит што убечь да спрятаться. Вот и надо сначала спробовать.

— Дак где ж ты спробуешь, если не на охоте?

— Есть где. Некоторые мужики специально для этого ведмедей держат. На цепь посадят, а ты, ежли хочешь, приходи с собакой и пробуй. Не задарма, конешно, што можешь, то и дашь за травлю-то, зато узнаешь, што за собака. К тем же цыганам можно сходить, у них завсегда ведмеди есть.

— Не надоело тебе всю жизнь-то так, с медведями?

— Кому што, мил человек. Тебе вот и браться страшно, а взялся бы, тоже привык. Я вон всю войну соболевал, дак веришь, за четыре-то года соскучился по этим самым ведмедям. Прикипел, тута уж ничего не попишешь.

— Не воевал, выходит?

— Не довелось. Немец-то когда попер, я, конешно, заявление подал, штоб на фронт, значит, а мне в военкомате от ворот поворот. Сиди, сказали, Иван Федотыч, дома, и для тебя дело найдется. А какое наше дело? Известное — охота. Собрали бригаду и говорят: мех давайте, пушнину. Будем продавать, а на эти деньги танки строить. Так всю войну в лесу и прожил. Бывало, вырвешься домой, в бане отмоешься, да и назад… А ты-то, как вижу, понюхал жареного?

— Понюхал. На всю жизнь нанюхался. Как уцелел — и сам не знаю.

— Да-а, парень… У нас в Ярышкине, считай, всех мужиков поубивало. А такие, как Яшка, остались.