Вот брат твой!.. - [15]

Однако случай с медвежонком заставил Денисова посмотреть на многое по-новому. Конечно, его особый интерес вызывал именно медвежонок, но, наблюдая за ним, он неожиданно для себя увидел в другом свете и Найду. За три недели, что она ухаживала за своим приемышем, Денисов узнал о собственной собаке больше, чем за пять с лишним лет, что она жила у него. И это объяснялось не сухостью его характера, а тем более не его нелюбовью к собакам — не любил бы, не завел; нет, это была черта, выработанная жизнью, привычка, по которой он относился к Найде так, словно она полагалась ему по какому-то списку или по ведомости, как, например, телега или хомут для мерина, да и сам мерин тоже. Он никогда не бил Найду, не кричал на нее, вставая утром, сначала кормил ее, а потом ел сам, но во всем этом больше проявлялось отношение хозяина к хорошему работнику, чем признание за Найдой равенства с ним самим. Словом, его отношения с Найдой складывались ровно, и он не вникал в то, чем и как жива Найда, сообразуясь лишь с обстоятельствами и требованиями своей жизни и работы.

Но теперь, наблюдая за тем, как растет медвежонок и как обихаживает его Найда, Денисов открывал в ней такие качества, которых раньше по простоте душевной не замечал. Шаг за шагом собака переставала быть для Денисова просто бессловесным существом, у нее оказалось столько проявлений самых неожиданных свойств, что он только разводил руками. Чего стоили одни лишь выражения остроухой Найдиной морды и издаваемые ею звуки, когда она занималась щенятами и медвежонком, — по ним Денисов, как если бы эти выражения и звуки предназначались ему, безошибочно угадывал все настроения и желания собаки. И умиротворение, владевшее Найдой, когда она, закрыв глаза и раскинувшись в самой немыслимой позе, кормила медвежонка и щенят; и нежное поскуливание, похожее на голубиное воркование, которым сзывались расползшиеся по чулану щенята; и нарочитая строгость в голосе, когда иной раз Найде приходилось и рыкнуть, чтобы успокоить не в меру разбаловавшихся детишек, — все это замечал теперь Денисов, из всего извлекал интересный опыт.

И все же самым удивительным оставалась для Денисова та легкость, с какой медвежонок признал собаку за мать, а собака приняла его за родное дитя.

Нет, ты только погляди на них, рассуждал он сам с собой, снюхались! Враги ведь, ведь всю жизнь норовят друг в дружку вцепиться, а вот поди-ка возьми их за рубль двадцать — живут и знать ничего не хотят. А главное — ведь понимают один другого! Как понимают-то, когда на разных языках толкуют, все равно что немец с русским? Ан нет: Найда-то, как только заворчит что-то, так у этого чертенка сразу и ушки топориком. А чуть сам запищит — у Найды аж ноздри раздуваются: никак обидели чадушко милое!

А чадушко, пусть и без умысла, но обижали. Щенята, давно прозревшие и не понимавшие, чего это их братец по-прежнему куль кулем лежит под боком у мамки, приставали к нему, приглашая медвежонка побегать с ними и побороться, таскали его за уши, и Найде приходилось то и дело вмешиваться и наводить в семействе порядок. Денисов смеялся до слез, наблюдая за этим. Четверо резвых щенят своей настырностью изводили Найду, пока она следила за одним, второй незаметно подкрадывался с другой стороны и наседал на медвежонка, который, разбуженный или буквально оторванный от соска, поднимал отчаянный писк. Найда зубами схватывала нарушителя спокойствия и, рыча, держала его, а щенок, понимая, что это рычание показное, не пугался, изо всех сил вырываясь от матери. Но иногда Найда не выдерживала и слегка прикусывала особо прыткого. Взвизгнув, тот бросался удирать и прятался в темном углу, и его визг тотчас давал знать остальным, что мать рассердилась и пора угомониться. Щенята успокаивались, собирались возле Найды и через минуту начинали сладко сопеть носами. В чулане наступало затишье — на час, а то и дольше, в зависимости от того, сколько сил было отдано веселью и проказам.

Но скоро проглянул и медвежонок и, ничуть не удивившись тому, что лежит не в берлоге, где положено лежать медвежатам, а в чулане и видит перед собой не себе подобных, а каких-то пушистиков с хвостами крючком, быстро включился в общий настрой и в общие забавы. Таким поворотом были довольны все, а особенно Найда, которой отныне не надо было заботиться о том, как бы оградить одного из своих выкормышей от разбойных посягательств других. Теперь они все вместе выделывали все, что хотели, и Найде не приходилось разбираться, кто прав, а кто виноват, когда из кучи малы вдруг раздавался чей-нибудь вопль, — обойдетесь без меня, детушки, показывала она всем видом. Не маленькие.

Что верно, то верно, теперь все сравнялись между собой, не было ни слабых, ни беспомощных, и пришло время переселять семейство в сарай. Щенята давно уже делали свои делишки по углам, а тут и медвежонок прибавился, и у Денисова не хватало рук убирать за всеми. Поэтому, подождав, пока медвежонок до конца окрепнет, он перевел выводок в сарай. Найда была давно привычна к таким переменам, случавшимся каждый год, а щенки — Денисов знал это — тоже быстро освоятся с новым положением, была бы мать под боком. Медвежонок? А чем он хуже других? Вместе со всеми жил в чулане, вместе проживет и в сарае. Там даже лучше — на сене.