Восторженный беглец - [21]

Я хотел ответить, что Костя занимается не альпинизмом. видимо, Серега что-то путает, но не стал ничего говорить.

— А вообще, на фиг вся эта наука? — сказал я.

— Да? — Серега задумался.

Послышался рокот — со стороны юга над рекой ползла фантастической синевы и мощи туча. Она вся дрожала от множества мелких молний’ она была начинена ими, как карась косточками. Она разрасталась на глазах. И молнии на глазах становились толще и белее. И вот по окнам ударил первый гром, верхний шпингалет щелкнул — был повернут не до конца и с лязгом опустился, как затвор у винтовки. Я вздрогнул, а Серега забормотал под нос:

— Километры… мили… лье… Да. белье! — Он вспомнил, что жена просила снять белье во дворе, и заторопился. (Сама она побежала к Нелке Гофман что-то менять или покупать. О, вельвет моего счастья!..) — Насчет "на фиг". Я подумаю. Может быть, и можно достаточно строго сформулировать и решить задачу, на какой стадии развивающейся системе нужен отвлеченный аналитический аппарат, наука. Да! Интересно…

Зашумел, как лошадь мордой в сене, ливень. Хрустнула молния — аж вздрогнул наш каменный девятиэтажный дом. Мигнул свет, оставленный и прихожей. Я встал, выключил его, снова лег.

В шуме и сопении дождя, в звонах отдельных струй мерещилась сладкая протяжная музыка. Наверное, мой сын сейчас не спит. И вряд ли спит Светлана. И Люся. Между прочим, эта грубоголосая, плечистая, самоуверенная женщина куда добрее душой, как теперь я нижу, чем моя нежная, интеллигентная Таня. Так печально жить на свете. Люся хоть плакала при мне. Таня — ни разу. Всегда свежа, спокойна, чиста, стерильна, как хирургический инструмент. Кем вырастет Мишка? "Беру свои слова обратно". Тьфу! Пусть дети будут лучше…

Среди ночи я. наверное, забылся… Но вдруг ощутил смутное беспокойство — что-то было не так вокруг меня. Дождь продолжался, мешаясь с ветром, гул ветра порой даже заглушал рокот уходящей грозы. На улице стоял мрак. Я вскочил, как ужаленный, щелкнул выключателем — света не было. Вон оно что — мой холодильник на кухне не щелкал. Нет электричества! Мои кристаллы!..

Я, матерясь, одевался — запутался в штанинах, упал, больно ушиб локоть. В темноте не нашел плаща. уронил со столика в прихожей круглое зеркало. О. черт!.. Я побежал через лес напрямую в лабораторию.

Кристаллы могут безболезненно пережить отсутствие подогрева всего несколько минут… да и то только те. которые уже дозревают… часовой механизм опустил ампулу с драгоценностью почти до низу печи, где температура сходит на коль. Но если кристалл еще только в фазе затвердения, висит в середине фарфоровой трубы, где пик жары… неважно. сколько он уже провисел — неделю или месяц — псу под хвост вся наша работа! Надо заново брать порошки, запаивать в ампулу, вешать на нихромовой проволочке в печь… Я даже боялся представить себе, что сделалось с нашим трехмесячным чудом — чернитом… ему еще зреть да зреть! А он такой непредсказуемый… Сволочи эти электромонтеры! Неужели нельзя дежурить в грозу?! Сколько не било света? Пяль минут? Больше? Наш институт стоял в ночи, как черная коробка из черно-белых фильмов о войне. Только в одном окне желтел огонек — наверное, вахтер затеплил свечу.

Я стал колотить в дверь — наконец показался со свечой в руке наш старик в зеленой гимнастерке, Петр Васильевич. Он был напуган, долго смотрел в окно, потом долго возился, отпирая…

— Вы что?! — заорал я, врываясь в институт, — Это я, Виктор! — И пробежал по коридору налево, к себе. Надо было взять фонарик. Ничего, кажется, есть спички.

Я влетел в лабораторию — и в эту секунду засветились приборы. Я почему-то вымыл руки под краном. В дверях стоял вахтер.

— Сколько времени не было? — шепотом спросил я. — Точно!

— С-семь… — тоже шепотом ответил старик. Руки у него дрожали. Он, как бабочку, сдавил пламя свечки, погасил.

Я сел на стул перед своими печами, серыми трубами о проводах, которые стояли на манер органа до потолка, н принялся лихорадочно соображать: вынуть чернит или уж рискнуть — вдруг да сойдет… А если скачок температуры отразится на его свойствах — например, треснет? Или изменится плотность, появится затемнение? Ему еще висеть месяц. Приедет шеф, вынет его — а там слои, кзк на бутерброде.

— Что делать. Петр Васильевич?! — спросил я у старика.

— И ведь не позвонили! Из-за грозы, видать! — отвечал краснолицый старик. — Незапланированное отключение! Запланированное будет осенью.

О, зги идиотские запланированные отключения! Зимой в реке не хватало воды. ГЭС не справлялась, без энергии задыхались заводы, поэтому раза два отключали ночью весь город. Экономили. Я не знаю, какую экономию с этого имело руководство города, может быть, рублей сто, но только по нашему институту убыток выходит многотысячный. Гибли бактерии у биофизиков. Замерзали дорогие кристаллы… Даже Попсрска, начальник АХЧ, соглашался, что почин глупый.

Я закурил, смял сигарет)-. Вынул из пятой печи кварцевую ампулу с нежно-голубым камнем (рубидий кобальт хлор-три) — он все равно уже был готов, покатал горяченькую с ладони на ладонь, но решил не вскрывать — завтра. Зарядил печь очередной смесью и вопросительно посмотрел на вахтера. Никак не мог решиться — трогать остальные кристаллы или уж пусть висят.