Восточно-западная улица. Происхождение терминов геноцид и преступления против человечества - [126]
Франк молча, с ничего не выражающим лицом слушал эти оптимистические речи. Порой он ерзал, и некоторые зрители отмечали, что он клонит голову ниже, чем на ранних стадиях процесса.
Франк не мог проверить слухи об Аушвице, развивал свою мысль доктор Зайдль, поскольку лагерь находился вне его территории. А применительно к Треблинке, которая находилась как раз на территории Франка, адвокат избрал другую линию защиты: разве строительство и функционирование концлагеря на подвластной Франку территории само по себе приравнивается к «преступлению против человечества»? Нет, восклицал доктор Зайдль. Оккупировав другую страну, Германия вправе была «сделать необходимые шаги» для поддержания общественного порядка и безопасности{593}, и Треблинка являлась одним из таких шагов, а не актом, за который Франк должен нести ответственность. Свидетельские показания Самуила Райзмана доктор Зайдль обошел молчанием.
Избранный адвокатом подход вызвал решительный отпор со стороны Роберта Кемпнера. Прокурор явно был возмущен. Аргументы Зайдля «совершенно не относятся к делу», заявил он судьям, и не подкреплены доказательствами{594}. Судья Лоуренс согласился с этим возражением, но доктор Зайдль невозмутимо продолжал свою речь.
Судьи слушали бесстрастно. Тремя месяцами ранее, в апреле, Франк произнес слова, в какой-то мере выражавшие коллективную, если не личную ответственность. Теперь его адвокат свернул в другую сторону. Очевидно, остальные подсудимые повлияли на Франка и вынудили его действовать солидарно со всей группой.
142
Адвокаты завершили свои выступления в конце июля. Теперь двадцати одному подсудимому оставалось лишь подготовить краткое последнее слово. Но перед этим еще раз выступали прокуроры.
Четыре команды обвинения выступали с заключительной речью в том же порядке, в каком в начале слушаний – со вступительной. Американцы, открывавшие этот раунд, сосредоточились на первом пункте обвинений и обвинении в заговоре{595}. За ними последовали британцы со вторым пунктом – преступления против мира и безопасности человечества – и общим обзором юридических оснований дела, подготовленным Лаутерпахтом{596}. Далее французские и советские прокуроры – о военных преступлениях и преступлениях против человечества{597}.
Первым, в пятницу 26 июля, выступал Роберт Джексон{598}. Лемкин в тот момент находился еще в Нюрнберге и с нетерпением ожидал услышать что-то о геноциде; Лаутерпахт оставался в Кембридже. Джексон напомнил трибуналу основные факты: война, способы ее ведения, порабощение населения на оккупированных территориях. «Самым крупномасштабным и чудовищным» из этих деяний было преследование и уничтожение евреев, «окончательное решение», которое привело к убийству шести миллионов человек. Подсудимые «хором заявляли», что не ведали об этих страшных фактах. Подобное оправдание Джексон назвал нелепым. Геринг отстаивал свое неведение «об эксцессах», он якобы не подозревал о программе уничтожения, и это при том, что собственноручно подписывал «десятки декретов». Гесс выдавал себя за «невинного посредника»: он-де попросту передавал распоряжения Гитлера, даже не читая. Фон Нейрат? Министр иностранных дел, «который мало что понимал в международных делах и ничего не ведал о международной политике». Розенберг? Философ нацистской партии, «не имевший представления о насилии», которое породила его философия.
А Франк? Польский генерал-губернатор, который «царил, но не правил». Он достиг высших эшелонов власти, этот «фанатичный» юрист укреплял власть нацистов, принес беззаконие в Польшу и сократил ее население до «жалких остатков». Вспомните слова Франка, обратился Джексон к судьям: «Пройдет тысяча лет, но эта вина Германии не изгладится»{599}.
Речь Джексона заняла полдня – мощная, убедительная и отточенная, – однако с точки зрения Лемкина в ней зияла огромная прореха: Джексон так ничего и не сказал о геноциде. Лемкин понимал, чем это грозит: если ему не удалось привлечь на свою сторону главного прокурора, не остается надежды на то, что его союзниками выступят американские судьи Биддл и Паркер. Тем важнее становилась задача убедить англичан – Лемкин еще не знал, что подготовленный Лаутерпахтом для Шоукросса черновик также не содержал упоминаний о геноциде.
143
После обеда к кафедре вышел Шоукросс, и его речь продлилась до конца этого дня и заняла утро следующего. Он разбирал факты, «преступления против мира» и неприкосновенность человеческой жизни{600}.
Когда Шоукросс готовился к выступлению, Лаутерпахт понимал, что его черновик будет существенно отредактирован британской командой юристов в Нюрнберге, которых беспокоило, какой оборот принимает процесс. «Нас очень тревожит то, как судьи обсуждают предстоящий приговор», – сообщил Шоукроссу полковник Гарри Филлимор. В неформальной обстановке, за обедом и так далее, судьи давали понять, что готовы оправдать двух или трех подсудимых и что довольно многие ускользнут от смертной казни. Такая перспектива глубоко удручала Шоукросса. «Можно допустить, чтобы один-двое избегли смертной казни, но оправдание любого из подсудимых и незначительные наказания кому-то еще превратят судебный процесс в фарс», – добавил Филлимор
