Восставшая Мексика. Десять дней, которые потрясли мир. Америка 1918 - [38]

У костра между деревьями вдруг раздались веселые восклицания:

— Мистер! Глядите, приехал мистер. Que tal, compañero? Как тебе удалось спастись?

Это были мои старые друзья, бродячие торговцы. Они кинулись ко мне, забросали меня вопросами, пожимали мне руки, крепко обнимали меня.

Ну и туго же мне пришлось. Carramba![55] Но все-таки я везучий. А знаю ли я, что Лонгинос Герека убит? Да, убит. Но прежде он успел положить на месте шестерых colorados. Мартинес тоже убит, и Никанор, и Редондо.

Мне стало невыносимо больно. Больно при мысли об их бессмысленной гибели в такой ничтожной схватке. Жизнерадостный милый Мартинес; Гино Герека, которого я так полюбил; Редондо, невеста которого в это самое время ехала в Чиуауа купить себе подвенечное платье, и весельчак Никанор.

Солдаты Редондо, заметив, что их обходят с фланга, бросили его и разбежались, а он галопом помчался в Ла-Кадену, но его настигли триста colorados и буквально изрешетили пулями. Лонгинос, Луис Мартинес и Никанор с пятью кавалеристами одни удерживали восточную часть асиенды, пока у них не кончились патроны и их не окружили непрерывно стреляющие враги. И они были убиты. Colorados увели подругу полковника.

— Но вот человек, который был в самой гуще боя, — сказал один из торговцев. — Он сражался до последнего патрона, а затем саблей проложил себе дорогу через неприятельские ряды.

Я оглянулся. Окруженный толпой завороженных пеонов и усиленно жестикулируя, чтобы точнее описать свой подвиг, стоял Аполлинарио! Увидев меня, он холодно кивнул мне — человеку, бежавшему с поля битвы, и продолжал свой рассказ.

До самого заката я и Фройльян играли с пеонами в мяч. Кругом царила мирная сонная тишина. Легкий ветерок покачивал ветки огромных деревьев; их могучие вершины золотились в лучах солнца, опускавшегося за холм позади Санто-Доминго. Это был странный закат. К вечеру небо затянулось светлой дымкой, сначала она порозовела, потом стала красной, и вдруг все небо стало темно-алым, словно кровь.

Пьяный гигант-индеец футов семи ростом, пошатываясь, вышел на площадку рядом с полем для игры в мяч. В руках у него была скрипка. Он подсунул ее под подбородок и принялся пиликать по струнам, раскачиваясь в такт мелодии. Затем из толпы пеонов выскочил однорукий карлик и принялся плясать. Сразу образовался тесный круг, зрители громко хохотали, выражая свой восторг.

И как раз в эту минуту на фоне кровавого неба из-за гребня восточного холма показались измученные солдаты разбитого отряда. Одни ехали на лошадях, другие брели пешком — и раненые и здоровые, одинаково измученные и павшие духом, пошатываясь и хромая, приближались к Санто-Доминго.

Глава XII Элисабетта

Итак, на фоне алого неба разбитый, измученный отряд спускался с холма. Одни солдаты ехали верхом, иногда по двое на одной лошади, которая понуро опускала голову чуть ли не до самой земли. Другие шли пешком. Головы и руки большинства были обмотаны окровавленным тряпьем. Патронные ленты были пусты, винтовок не было совсем. Лица и руки их покрывали пот, грязь и копоть от порохового дыма. Но это были только передовые — другие еще брели по безводной двадцатимильной пустыне, отделяющей Санто-Доминго от Ла-Кадены, и хотя их осталось всего пятьдесят человек, включая женщин, а остальные уцелевшие рассеялись по бесплодным горам и оврагам пустыни — печальное шествие растянулось на много миль и прошло несколько часов, прежде чем подошли отставшие.

Впереди, опустив голову и скрестив на груди руки, ехал дон Петронило, поводья свободно болтались на шее его лошади, еле передвигавшей ноги. Позади него ехал Хуан Сантильянес, худой и бледный, сразу постаревший на несколько лет. Фернандо Сильвейра, весь в лохмотьях, плелся рядом, держась за его седло. Перебираясь через мелкий ручей, они подняли головы и заметили меня. Дон Петронило слабо махнул мне рукой, Фернандо воскликнул:

— Смотрите — мистер! Как тебе удалось бежать? А мы решили, что ты убит.

— Я бежал вперегонки с дикими козами, — ответил я.

Хуан рассмеялся:

— Душа в пятки ушла, а?

Лошади протянули морды к воде и принялись жадно пить. Хуан безжалостно вонзил шпоры в бока своему коню, перемахнул через ручей, и мы упали друг другу в объятья. Но дон Петронило спешился прямо в воде и безучастно, словно спал на ходу, побрел по мелководью в нашу сторону.

Он плакал. Лицо его ничего не выражало, но по щекам медленно катились крупные слезы.

— Colorados захватили его жену! — шепнул мне на ухо Хуан.

Мне стало невыносимо жаль беднягу.

— Это ужасно, полковник, — мягко сказал я, — чувствовать ответственность за всех храбрецов, которые пали в бою. Но ведь не ваша вина…

— Не в этом дело, — тихо сказал он, глядя сквозь слезы на тех, кто, шатаясь, брел по пустыне.

— У меня тоже были друзья, которые пали в этом бою, — продолжал я. — Но они пали смертью храбрых, сражаясь за родину.

— Я не об этом плачу, — сказал дон Петронило, ломая руки. — Вчера я потерял все, что было мне дорого. Они отняли у меня жену, и мой отряд, и все мои бумаги, и все мои деньги. Но сердце мое сжимается от горести, когда я вспоминаю новые серебряные шпоры с золотой насечкой, которые я только в прошлом году купил в Мапими!