Восстание Болотникова 1606–1607 - [9]

В отличие от Покровского, порочность воззрений Рожкова на восстание Болотникова заключается не в отрицании им крестьянского характера восстания Болотникова[43], а в том, что само это восстание оказывается у Рожкова… одним из моментов «дворянской революции в России». Такой взгляд Рожкова на восстание Болотникова вытекает из его общих воззрений на эпоху «Смутного времени». Рассматривая «Смутное время» как «второй момент дворянской революции в России», Рожков видит содержание «Смутного времени» (или, как он его называет, «русской революции XVII в.») в борьбе за власть между дворянством и боярством — борьбе, в которой победителем, в конечном счете, оказывается дворянство. Крестьянству же и вообще «социальным низам» в рожковской схеме «дворянской революции» отводится роль союзников дворянства в его борьбе за утверждение самодержавия. Возможность такого «союза» между дворянством и крестьянством Рожков видит в том, что не только дворянство «видело в самодержавии истинную и верную свою опору», но «даже и крестьянская безземельная масса тяготела к самодержавию», с той оговоркой, что «она не желала лишь крепостного права, узел которого уже начинал затягиваться на ее шее»[44]. Последнее обстоятельство приводило на определенных этапах борьбы к разрывам между дворянством и его союзниками из среды «социальных низов» и сделкам дворянства с боярством за счет «социальных низов»[45], равно как на других этапах оно способствовало образованию блока между боярством и «социальными низами» против дворянства[46].

В эту схему событий «Смутного времени» Рожков вводит и восстание Болотникова, рассматривая участников восстания Болотникова как союзников дворянства в «первом восстании против боярского царя»: «Дворянство в своей борьбе со старыми господами положения, временно достигшими небывалого прежде могущества, стало в лице более смелых и талантливых своих представителей искать себе союзников. Оно не успело еще сойтись с богатыми посажанами и зажиточными крестьянами севера и Верхнего Поволжья вплоть до Нижнего и ухватилось сначала за то, что подвернулось под руку с первого раза: то было восстание крестьян, холопов, казаков, вольных гулящих людей под начальством беглого холопа Болотникова»[47].

Таково существо воззрений Рожкова на восстание Болотникова. Не трудно видеть всю неприемлемость рожковской трактовки восстания Болотникова. Схема Рожкова коренным образом извращает действительный характер борьбы классов в Русском государстве в начале XVII в. Рожков возвышает до степени «дворянской революции» то, что в действительности являлось лишь противоречиями и борьбой внутри господствовавшего класса, класса крепостников-феодалов. Напротив, основной антагонизм эпохи — антагонизм между крестьянством и феодальными землевладельцами — оказывается у Рожкова оттесненным на второй план, а крестьянство, восставшее против феодального гнета, низводится Рожковым до роли простого орудия в руках дворянства в его борьбе за власть.

Современная советская историческая наука занимает в вопросе о восстании Болотникова принципиально иную позицию по сравнению с буржуазной историографией. Для советских историков, историков-марксистов, восстание Болотникова является одним из важнейших моментов в истории крестьянства и его борьбы против феодального гнета, открывая собою цепь крестьянских войн в России XVII–XVIII вв. В восстании Болотникова, таким образом, находит свое выражение генеральная линия развития классовой борьбы в эпоху феодализма. Этим определяется то место, которое заняло восстание Болотникова в новой, марксистской схеме истории СССР.

Решающее значение для выработки нового, марксистского понимания восстания Болотникова имела оценка восстания Болотникова, данная И. В. Сталиным.

В своей знаменитой беседе с немецким писателем Э. Людвигом 13 декабря 1931 г. И. В. Сталин дал исчерпывающую оценку исторического значения крупнейших крестьянских движений в России — восстаний Болотникова, Разина и Пугачева, раскрыл природу этих движений, их идеологию и показал причины поражения этих движений.

«Мы, большевики, всегда интересовались такими историческими личностями, как Болотников, Разин, Пугачев и др. Мы видели в выступлениях этих людей отражение стихийного возмущения угнетенных классов, стихийного восстания крестьянства против феодального гнета. Для нас всегда представляло интерес изучение истории первых попыток подобных восстаний крестьянства. Но, конечно, какую-нибудь аналогию с большевиками тут нельзя проводить. Отдельные крестьянские восстания даже в том случае, если они не являются такими разбойными и неорганизованными, как у Стеньки Разина, ни к чему серьезному не могут привести. Крестьянские восстания могут приводить к успеху только в том случае, если они сочетаются с рабочими восстаниями, и если рабочие руководят крестьянскими восстаниями. Только комбинированное восстание во главе с рабочим классом может привести к цели. Кроме того, говоря о Разине и Пугачеве, никогда не надо забывать, что они были царистами: они выступали против помещиков, но за «хорошего царя». Ведь таков был их лозунг»