Воспрянь от рабства. Автобиография - [11]

Урок, который в тот раз преподала мне моя мать, я запомнил навсегда и изо всех сил старался научить этому других. Вспоминая о случившемся, я всегда испытывал гордость за то, что мама обладала достаточной силой характера, чтобы не поддаться искушению казаться той, кем она не являлась – она не пыталась произвести впечатление на моих одноклассников и других людей тем, что могла позволить себе купить мне котелок, хотя на самом деле ей это было не по карману. Я всегда гордился тем, что она отказалась влезть в долги, которые не смогла бы выплатить. С тех пор у меня было много разных кепи и шляп, но ни одну из них я не носил с такой гордостью, как ту, что сшила мама из двух обрезков ткани. Отмечу также тот факт, нет нужды добавлять, что без удовольствия, что несколько мальчиков, моих одноклассников, которые начали свою карьеру с котелков и были среди тех, кто высмеивал мой самодельный головной убор, окончили свою жизнь в тюрьме, а другим сейчас вообще любая шляпа не по средствам.

Вторая трудность была связана с моей фамилией, точнее, с ее отсутствием. Сколько я себя помню, я был просто Букером. До того как я пошел в школу, мне никогда и в голову не приходило, что необходимо или уместно иметь еще одно имя. Во время школьной переклички я заметил, что у всех детей было по крайней мере два имени, а у некоторых – целых три, что казалось мне совершенно излишним. Я был в глубоком недоумении, потому что знал, что учитель потребует назвать по меньшей мере два имени. К тому моменту, когда пришло время вносить в список мое имя, я уже придумал, как выйти из этого затруднительного положения, и когда учитель вызвал меня, я спокойно представился: «Букер Вашингтон», будто меня всю жизнь так и называли, и с тех самых пор меня знают под этим именем. Через много лет я узнал, что вскоре после моего рождения мама дала мне имя «Букер Талиаферро», но потом это второе имя как-то забылось. Узнав об этом, я снова стал носить его, и моим полным именем стало «Букер Талиаферро Вашингтон». Я думаю, что в нашей стране не так много людей, которые имели честь назвать себя так, как я.

Я не раз пытался представить себя на месте мальчика или мужчины с уважаемой и выдающейся родословной, уходящей корнями в глубь веков, представлял, что унаследовал не только имя, но и состояние и родовое гнездо; и всё же у меня иногда возникало ощущение, что если бы я имел всё это и принадлежал к более популярной расе, то наверняка поддался бы искушению рассчитывать на то, что мое происхождение и цвет кожи сделают за меня то, что я должен делать сам. Много лет назад я решил, что раз у меня самого нет никакой родословной, то мой долг – оставить после себя след, которым могли бы гордиться мои дети и который вдохновил бы их на еще бо́льшие свершения.

Мир не должен судить чернокожих и особенно молодежь слишком опрометчиво или слишком строго. На пути черного юноши встречается множество препятствий и разочарований, ему приходится бороться с искушениями, о которых люди, не находящиеся в его положении, не имеют представления. Когда белый юноша берется за дело, априори считается, что он преуспеет. И напротив, если успеха добивается черный, люди обычно удивляются, заведомо ожидая от него провала. Тем не менее влияние родословной играет важную роль в продвижении вперед любого отдельного человека или расы в целом, если на нее не возлагать слишком больших надежд. Те, кто постоянно обращают внимание на нравственные слабости чернокожего юноши и сравнивают его прогресс с достижениями белого молодого человека, не учитывают влияние воспоминаний, которые неразрывно связаны с родовым поместьем. Я понятия не имею, кем была моя бабушка. У меня есть или были дяди, тети, двоюродные братья и сестры, но я не знаю, где сейчас большинство из них. То же самое можно сказать и о сотнях тысяч чернокожих в любой части нашей страны. Сам факт, что белый мальчик осознает, что в случае, если он потерпит неудачу в жизни, он опозорит всю семейную историю, охватывающую многие поколения, имеет колоссальное значение, помогая ему противостоять соблазнам. Тот факт, что за плечами человека семейная история, внушающая гордость, и его повсюду окружают родственные связи, – это дополнительный стимул, помогающий ему преодолевать препятствия на пути к успеху.

Я совсем недолго ходил в школу днем, да и нерегулярно. Вскоре мне и вовсе пришлось бросить дневную школу и вновь посвятить всё свое время работе. Я снова стал посещать вечернюю школу. На самом деле источником бóльшей части образования, полученного мною в детстве, была вечерняя школа, куда я ходил после работы. Найти хорошего учителя было непросто. Бывало, только я обрадуюсь, что нашел того, кто согласен заниматься со мной по вечерам, как вдруг оказывается, что учитель знает лишь немногим больше меня. Нередко я шел пешком несколько миль вечером, чтобы расcказать выученные уроки в вечерней школе. Но какой бы мрачной и унылой ни была моя юность, главная цель никогда не покидала меня – я во что бы то ни стало хотел стать образованным человеком.

Вскоре после того, как мы переехали в Западную Вирджинию, моя мать, несмотря на нашу бедность, приняла в нашу семью мальчика-сироту, которому мы дали имя Джеймс Б. Вашингтон. С тех пор он является членом нашей семьи. После того как я проработал некоторое время на солеварне, для меня подыскали работу на угольной шахте, в которой главным образом добывали топливо для солеварен. Я всегда боялся работы на угольной шахте. Во-первых, любой, кто трудился там, постоянно был грязным, по крайней мере во время работы, а отмыть кожу после окончания рабочего дня было очень непросто. Во-вторых, от входа в шахту до залежей угля нужно было идти целую милю, и конечно же, в кромешной тьме. Не думаю, что где-то еще есть такая непроницаемая темнота, как в угольной шахте. Шахта была разделена на множество разных «камер» или отделов, и будучи не в состоянии запомнить расположение всех этих «камер», я много раз терялся. Вдобавок к ужасу от того, что я заблудился, нередко гасла свеча, а поскольку спичек у меня с собой не было, мне приходилось бродить впотьмах, пока я случайно не натыкался на кого-то, кто мог зажечь мою свечу. Работа была не только тяжелой, но и опасной. Всегда существовал риск погибнуть при взрыве пороха, вспыхнувшего раньше времени, или быть погребенным под завалами сланца. Несчастные случаи по одной из этих причин происходили часто, и я жил в постоянном страхе. Многие дети самого нежного возраста были вынуждены, как тогда, так, боюсь, и сейчас, в большинстве угледобывающих районов, проводить бо́льшую часть своей жизни в этих шахтах, практически не имея шансов получить образование. И, что еще хуже, я часто замечал, что, как правило, маленькие мальчики, начинающие жизнь в шахте, отставали от своих сверстников в умственном и физическом развитии. Вскоре они теряли желание заниматься чем-либо иным, кроме работы шахтера.