Воспоминания - [68]
По воскресениям делали большие прогулки — кругом были чудесные буковые леса. Внизу текла многоводная Сава, можно было купаться. Поспевали фрукты, особенно хороши были сливы и груши. Иногда к нам заходил студент, устроивший нас в Видеме и его товарищ — оба будущие инженеры. Говорили, главным образом, о наступлении большевиков на Варшаву. Видно было, что симпатии белградских студентов на стороне коммунистов и я не мог убедить их в фантастичности коммунистической программы. Главная причина наших разногласий была, конечно, в разности наших возрастов — я был вдвое старше моих собеседников.
Устроившись в Видеме я съездил в Загреб, побывал в Политехникуме, посетил ректора. Не имея никаких вестей от меня и читая в газетах о быстром продвижении большевиков к Варшаве, мои хорватские коллеги уже начали беспокоиться. Казалось вполне вероятным, что я застрял в Киеве и не смогу вернуться в Загреб к началу занятий. Я рассказал о моем почти двухмесячном путешествии и о моем временном пребывании в Видеме и заявил о моем намерении переселиться к сентябрю в Загреб, где я смогу поместить детей в соответствующие школы и начну подготовку лекций на хорватском языке.
Ректор сообщил мне, что нашел мне ассистента, знающего русский язык, который поможет мне переводить лекции на хорватский язык. Пообещал также похлопотать о приеме в школы моих детей. Теперь оставался самый трудный вопрос — как устроиться в Загребе с квартирой? В Загребе уже жило несколько русских семейств. Нашлись и старые петербургские знакомые. Из разговоров выяснилось, что найти квартиру в Загребе невозможно. Знакомые жили теснее, чем я в Видеме.
В конце августа снова отправился в Загреб. Приближалось начало занятий в средних школах и детям необходимо было переселиться в город. Вопрос о квартире должен был быть как‑то разрешен. Ректор, видя мое затруднительное положение, предложил, как временную меру, поселиться в помещениях, предназначенных для моей будущей лаборатории. Я решил это предложение принять. Помещения эти состояли из кабинета профессора, кабинета ассистента и обширной комнаты для машин и приборов. В кабинете профессора уже имелся письменный стол и книжный шкаф, а в комнате для приборов стояли сорок табуретов и несколько простых столов. Во все комнаты были проведены электричество, газ и вода — жить было можно.
Мы переселились из Видема и начали устраиваться. Для изготовления обедов имелось все необходимое: на базаре были в изобилии и по дешевым ценам всякие сельские продукты. В комнате были газ и вода. С приспособлениями для спанья было труднее, особенно первые ночи. Дальше начались различные усовершенствования: для родителей была куплена кровать, дети спали на табуретах. Каждые десять табуретов, связанные веревками, образовывали кровать. Вместо матрацев были изготовлены мешки, наполненные сеном. Таким образом дети жили в продолжение всего двухлетнего нашего пребывания в Загребе. С 1‑го сентября у детей начались занятия, пошла размеренная трудовая жизнь.
Скоро выяснилось одно затруднение — посетители. Хорваты без приглашения не приходили. Иное дело — русские беженцы. Большинство из них не имело никаких занятий и жило на правительственное пособие. Время для них не существовало, они могли зайти в любой час и, усевшись на табурете, вели длинные разговоры, не замечая, что они останавливают хозяйственную деятельность жены или прерывают работу детей по приготовлению уроков. Скоро они узнали ход и в мой кабинет. Там было кресло для посетителей. Сидеть удобнее, чем на табурете и отделаться от гостя труднее. Особенно опасен был посетитель, когда я был занят спешной работой. Скоро нашел средство для спасения в таких случаях. Я открыл, что университетская библиотека имеет особую комнату для профессорских занятий. Когда требовалась уверенность, что работа не будет прервана каким‑либо гостем, я брал из кабинета нужные материалы и уходил работать в библиотеку.
Приближалось начало университетских занятий. Нужно было думать о лекциях на хорватском языке. Написал несколько первых лекций по-русски и попросил ассистента перевести их на хорватский язык. Пробовал громко читать эти лекции в присутствии ассистента, чтобы усвоить правильное произношение. Но это не могло мне много помочь, так как я не привык пользоваться на лекциях какими‑либо записками. Отложил в сторону хорватский перевод моих лекций и решил читать лекции без всяких записок, как делал это в России. Старался говорить короткими, простыми фразами и пользоваться по возможности хорватскими словами. Позже я выяснил, что вначале слушателям было трудно меня понимать, но что скоро они привыкли к моей смеси русских и хорватских слов и понимали лекции без особых затруднений. Параллельно лекциям я вел практические занятия и тут сразу выяснил, что мои слушатели не только понимают лекции, но умеют применять изложенную на лекциях теорию к решению практических задач. Было ясно, что подготовка этих студентов в средней школе не ниже той, которую имели русские студенты. Теперь мой курс сопротивления материалов переведен на сербский язык и им пользуются во всех инженерных школах Югославии.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
Автор этой документальной книги — не просто талантливый литератор, но и необычный человек. Он был осужден в Армении к смертной казни, которая заменена на пожизненное заключение. Читатель сможет познакомиться с исповедью человека, который, будучи в столь безнадежной ситуации, оказался способен не только на достойное мироощущение и духовный рост, но и на тшуву (так в иудаизме называется возврат к религиозной традиции, к вере предков). Книга рассказывает только о действительных событиях, в ней ничего не выдумано.
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.