Воспоминания - [67]
Мы без затруднения нашли подходящие комнаты в одном из ближайших отелей и там расположились на ночевку. Утром пошли смотреть Вену. Это была совсем не та Вена, какую мы знали раньше. Из имперской столицы она обратилась в столицу маленькой Австрии. Роскошные магазины и дорогие рестораны исчезли. Исчезли, видно, и люди, которые могли много тратить. Везде чувствовалась бедность, нехватка самых необходимых съестных припасов. Исчезли знаменитые булочки в венских кофейных, да не было и настоящего кофе.
Мы в Вене долго не оставались — спешили в Югославию. На Северном вокзале не было такси. Опять пришлось взять носильщика с тележкой и пешком отправиться с Северного вокзала на Южный. Поезд отходил днем и из вагона мы могли любоваться чудными окрестностями Вены. Потом взошла полпая луна и мы переезжали горы Земмеринг при лунном освещении. Дети долго не могли уснуть в эту ночь — и их все очень волновало. Утром мы были на границе Югославии — в Марбурге. Тут был таможенный осмотр, проверка документов. Все говорят по-сербски. Мы почти ничего не понимаем, но формальности скоро кончаются и мы едем дальше. Тут славянское население, сёла, белые хатки — все похоже на наше украинское, но страна холмистая, много лесов — это Словения.
Из прежнего опыта я знал, как трудно найти помещение в Загребе. Нелегко было устроиться мне одному, а теперь нужно найти помещение для всей семьи. Решили остановиться не доезжая до Загреба и временно устроиться в какой‑либо деревне, а в город переселиться позже, когда в школах начнутся занятия. Еще раньше, на моем пути в Вену, я заметил красивое место при выходе реки Савы из гор. Там стоял замок, а кругом располагалась деревня. Это был Рейхенбург. Тут мы и решили оставить поезд. Сдали вещи на хранение и с ручным багажем поднялись несколько выше, где стояла станционная гостиница. В гостинице свободных комнат не оказалось. Хозяйка нам объяснила, что здесь сегодня «слет соколов» и все помещения в этой местности заняты гостями. Это нас не испугало. Стоял теплый июльский вечер. Перед отелем имелись столы и скамейки, на этих скамейках можно было прекрасно выспаться, а пока что заказали ужин — яичницу с ветчиной!
Хозяйку, очевидно, заинтересовала наша группа и она подошла к нам с расспросами. Она говорила по- немецки и мы могли ей объяснить, что мы русские беженцы и предполагаем поселиться в Загребе. Тут она нам рассказала, что ея сын участвовал в последней войне, был взят русскими в плен, прожил в России два года, научился русскому языку. «Вот как только сын вернется домой, он поговорит с вами по-русски» — добавила она. Скоро сын явился, подошел к нашему столу и начал рассказывать о своей жизни в России, в одной из северных губерний. Конечно, жизнь в плену не могла понравиться. До войны он учился на инженерном факультете Белградского университета. По возвращении из плена он продолжал свое учение, но сейчас, на каникулы, он приехал домой. Потом он начал расспрашивать, из какой части России мы приехали, чем я собираюсь заняться в Загребе. Я ему сказал, что получил там кафедру сопротивления материалов и с осени предполагаю начать чтение лекций.
Когда я назвал свою фамилию, она оказалась ему знакомой — сидя в плену, он изучал сопротивление материалов по моей книжке. Это открытие сразу изменило наше положение. Он пошел в дом, сделал там какие‑то перемещения и нам предоставил для жилья две комнаты. Я никак не ожидал, что моя книга может иметь такое практическое значение.
На другой день мы с хозяйским сыном начали обсуждение нашего дальнейшего устройства. Он знал, что сейчас в Загребе все занято и что найти квартиру невозможно, надо пока устраиваться вне города и он отправился на разведки. Мы продолжали жить в гостинице. Слет соколов закончился, в гостинице стало свободнее и мы видимо никого не стесняли.
Дня через два мы узнали, что как-будто подходящее помещение найдено. Мы с хозяйским сыном отправились на осмотр его находки. Нужно было итти в соседнюю деревню Видем, верстах в четырех от Рейхенбурга. Возле этой деревни располагалось небольшое имение и дом отставного майора австрийской армии Дольшака, в котором было как-будто свободное помещение. Майор и его жена приняли нас очень радушно. Они занимали нижний этаж дома, а две комнаты верхнего этажа были свободны и могли быть предоставлены нам. Хозяева понимали, что мы беженцы от русского коммунизма, нам сочувствовали и от какой‑либо платы за помещение отказались. Только много лет спустя, уже после смерти майора, жена его оказалась в трудном положении и мы смогли отплатить ей за оказанную нам помощь. Помещение нам подходило и на другой день мы переселились в Видем к майору.
Деятельность в Югославии
О жизни в Видеме у всех нас остались наилучшие воспоминания. Все шло по определенному плану. Вставали утром рано. Сын шел на базар и покупал хлеб, молоко, яйца. На спиртовке кипятилась вода, заваривался чай и мы завтракали. Примерно так же организовывалась и вечерняя еда. На обед мы ходили в местную гостиницу. Платили по семнадцать крон с человека, что составляло, по тогдашнему курсу, что‑то вроде шести центов. Обед обычно был без мяса, но овощей было достаточно и за лето все мы прибавили в весе. Местный школьный учитель начал давать детям уроки хорватского языка. Я обходился без учителя и ограничивался чтением хорватской газеты. Погода все время была чудесная и жизнь проходила, главным образом, на свежем воздухе. Я пользовался тишиной в квартире и начал работать. Написал тогда статью об изгибе тонкостенных трубок с круговой осью.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
Автор этой документальной книги — не просто талантливый литератор, но и необычный человек. Он был осужден в Армении к смертной казни, которая заменена на пожизненное заключение. Читатель сможет познакомиться с исповедью человека, который, будучи в столь безнадежной ситуации, оказался способен не только на достойное мироощущение и духовный рост, но и на тшуву (так в иудаизме называется возврат к религиозной традиции, к вере предков). Книга рассказывает только о действительных событиях, в ней ничего не выдумано.
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.