Воспоминания старого капитана Императорской гвардии, 1776–1850 - [75]

Когда мы достигли ограждения, мы обнаружили, что все под ружьем и построены в три батальона. Он поставил нас командовать батальонами, и представил нас им как их командиров, мы получили походный маршрут и списки. 15-го в шесть часов, я пошел делать перекличку, полк за полком. Первым делом я обнаружил 133 испанцев из полка Жозефа Наполеона, ну и так далее. После переклички я проверил их состав. И выяснилось, что мне некому помогать, не было ни одного сержанта! Барабанщик и один маленький музыкант — вот весь мой штаб, с которым мне нужно было командовать семью сотнями человек. Я приказал им сложить оружие в козлы. В 9 часов у нас был суп, и в десять всё уже было готово. Оба мои товарища также как и я действовали тоже энергично. В 11 часов граф Монтион быстро проехался вдоль шеренг, и мы пошли вперед. К счастью, у меня был барабан, не будь его, мы бы шагали в гробовой тишине.

Мой маленький музыкант с саблей в руке шел справа от колонны. Мы подошли к дворцу. Я выровнял свой батальон по правой линии первой шеренги. Я назначил направляющих, но поскольку они ничего не смыслили в построении, я был вынужден сам поставить их на их места, а Император наблюдал за мной с балкона. Они выполнили команду «На плечо!», а затем я скомандовал: «Равнение на-право! Направляющие смирно!» Я поправил построение и занял свое место на правом фланге. Граф Монтион подошел к Императору. Они вышли и подали мне знак подойти к ним. «Сколько патронов вам нужно?» — «373 пакета, Сир» — «Оформите заказ на патроны и двойной паек хлеба и мяса. Держитесь правее и ведите их на площадь. Я присмотрю за ними, а вы немедленно отправляйтесь за хлебом, мясом и патронами».

Все выходы с площади были под охраной, я приказал сложить оружие, взял отряд для выполнения особого задания, получил патроны и раздал их, затем получил мясо и хлеб. В 7 часов все было роздано. Я еле стоял на ногах от голода и отправился чего-нибудь перекусить и позаботиться о своей лошади. Я выбрал безлошадного кавалериста в качестве своего слуги. Мне был дан приказ начать движение в 8 часов.

По выходе из Вильно мы оказались со всех сторон окруженными дремучими лесами. Я покинул голову колонны и шагал позади своего батальона. Я приказал музыканту играть, а остальным шагать в ногу. Начало темнеть, и тут я заметил, что мои дезертиры начинают понемногу убегать в лес. Из-за темноты обратно вернуть их было невозможно, и мне оставалось только выругаться. Что прикажете делать с подобными солдатами? И я сказал себе: «Они просто разбегутся».

Часа через два передние ряды моего батальона вышли на чистую от леса поляну, через которую пробегали несколько дорог, и остановились. Когда подошли задние ряды, костры уже пылали. Я страшно удивился. «Что вы тут делаете? Почему не идете дальше?» — «С нас достаточно, мы устали и хотим есть».

Костры пылали, котлы кипели. В полночь со своей свитой мимо нас ехал Император. Заметив мой ярко освещенный бивуак, он остановился и подозвал меня к дверце своей кареты. «Что вы тут делаете?» — «Ваше Величество, не я здесь командую, а они. Я шел в арьергарде, и встретил голову нашего батальона здесь — они отдыхали, а костры уже горели. Уже многие из этих дезертиров со своими пайками сбежали назад в Вильно. Что же я могу сделать один с семью сотнями этих дезертиров?» — «Делайте все, что можете, я прикажу арестовать их».

Он уехал, а я один остался с этими неуправляемыми солдатами и с сожалением вспоминал о своих сержантских шевронах. Но на этом бедствия мои не закончились. На рассвете я велел бить общий сбор и немедленно отправляться в путь, сообщив им, что Император намерен арестовать всех дезертиров. Мы шли до полудня, а по выходе из леса обнаружили поляну, где паслось несколько коров. Мои солдаты тут же взяли свои фляги и побежали их доить, а остальным пришлось ждать. Каждый вечер, еще до полного захода солнца они устраивали лагерь, стоило нам по дороге встретить коров, как они тотчас останавливались. Как же мне было весело, просто слов нет! Наконец мы вошли в очень далеко отстоящие от деревень леса, и большая их часть была уничтожена огнем. Один из таких сгоревших лесов лежал справа от нашего пути, и когда мы с ним поравнялись, я увидел, что часть моего батальона бегом пустилась как раз туда, именно в этот сожженный лес. Я галопом поскакал за ними. Каково же было мое удивление, когда солдаты внезапно развернулись и начали в меня стрелять! Мне пришлось отступить.

Зачинщиками были солдаты Жозефа Наполеона, все испанцы. Их было 133 человека, и ни один француз не примкнул к этим разбойникам. Возвратившись к своему отряду, я собрал их в круг и сказал: «О происшедшем я вынужден сообщить командованию. Будьте же французами и следуйте за мной. Я больше не пойду в арьергарде, чтобы присматривать за вами, теперь — решайте сами. Напра-во! Шагом марш!»

Тем вечером мы, наконец, выбрались из этого проклятого леса, и подошли к деревне, где стоял руководимый полковником кавалерийский отряд — он охранял перекресток и указывал нужную дорогу проходившим мимо войскам. Я подошел к нему и отрапортовал. Полковник определил место для лагеря моего батальона, а затем приказал привести евреев и переводчика. На основании моего сообщения он предположил, как далеко сейчас находятся мои дезертиры, и в какой деревне они могли бы быть, и потому за ними в погоню были отправлены 50 конных егерей с проводниками-евреями. Примерно на полпути им встретились ограбленные и ищущие защиты крестьяне. В полночь егеря подъехали к деревне, окружили ее и забрали всех спящих там испанцев. Их схватили, обезоружили, а их ружья сложили в тележку. Самих дезертиров связали и поместили в очень маленькие и хорошо охраняемые фургоны. В восемь утра эти 133 испанца были доставлены на кавалерийский пост. Их развязали. Полковник велел им выстроиться и обратился к ним с такими словами: «Вы дурно вели себя, сначала вы построитесь для жеребьевки. Есть ли среди вас сержанты и капралы, которые могут помочь вам это сделать?» Два сержанта показали скрытые под их шинелями шевроны. «Станьте тут. А капралы есть?» Вышли трое. «Станьте тут. Больше нет? Хорошо. Теперь вы, остальные, тяните бумажки».