Воспоминания старого капитана Императорской гвардии, 1776–1850 - [28]

Несмотря на то, что мы делали все, что мы могли, положение наше ухудшалось. Было два часа. «Битва проиграна», — уже говорили наши офицеры, как вдруг внезапно галопом примчался адъютант и крикнул: «Где Первый Консул? Есть подкрепление. Смелее, через полчаса вы снова будете готовы к бою!» Затем подошел Консул. «Спокойней, сказал он, — вот мое подкрепление». Наши бедные маленькие взводы развернулись и посмотрели на дорогу, ведущую в Монтебелло.

Наконец раздался радостный крик: «Вот они, вот они!» Это шагала великолепная дивизия, в полной экипировке и с оружием. Она было подобно волнующемуся от сильного ветра лесу. Она шла совершенно не торопясь, между полубригадами находились пушки, а позади — полк тяжелой кавалерии. Достигнув своей позиции, она заняла ее так, словно заранее выбрала ее для себя. Слева от нас, по левой стороне дороги, очень высокая изгородь скрывала их, так что даже кавалеристов не было видно.

Тем временем мы продолжали отступление. Консул отдавал приказы, а австрийцы шли так, как будто шли домой, с ружьями на плече. Они не обращали на нас внимания, они были убеждены, что мы совершенно разбиты. Мы миновали дивизию генерала Дезе и отошли от нее на триста шагов, когда ее могучий удар обрушился на головы собравшихся повторить наше действие австрийцев. Картечь, ядра, ружейные пули — все одновременно! Наши барабаны били общую атаку — все развернулись и побежали вперед. Мы не кричали, мы вопили.

Солдаты храброй 9-й полубригады как кролики прорвались через изгородь, они штыками атаковали венгерских гренадеров и не дали им ни секунды времени, чтобы опомниться и отразить удар. 30-я и 59-я тоже бросились на врага и захватили в плен 4000 человек. Полк тяжелой кавалерии истреблял их всех. Каждый солдат исполнил свой долг, но 9-я превзошла всех. Еще один наш кавалерийский отряд вступил в бой. Он атаковал австрийскую конницу, и нанес ей такой мощный удар, что она галопом помчались в Алессандрию. Пришедшая с правого фланга австрийская дивизия пошла в штыковую атаку. Мы тоже подошли, и наши штыки встретились с их штыками. Мы одолели их, а я, парируя удар гренадера, я получил небольшое ранение правого века. Я отплатил за это врагу и не промахнулся, хотя из-за обильного кровотечения я почти ослеп (в тот день они особенно ненавидели мою голову). Но это все мелочи. Я продолжал идти и особенно не переживал по этому поводу. Мы гнали их до девяти часов вечера: мы бросали их в заполненные водой канавы. Их тела стали мостом, по которому могли пройти другие. Было страшно видеть, как эти несчастные тонут, и мост становится все выше и выше. Они могли только кричать, но поскольку они уже не могли вернуться в город, мы взяли их повозки и пушки. В десять часов мой капитан послал своего слугу с приглашением поужинать вместе с ним, и тогда на мой глаз была наложена повязка, а волосы красиво причесаны.

Мы спали на поле битвы, а на следующий день в четыре часа утра из города вышли люди с белыми флагами. Они требовали приостановить стрельбу и отправились в штаб-квартиру Консула.

Их сопровождала охрана. Лагерь оживился. Я сказал своему капитану: «Если вы не против, я хотел бы сходить в штаб». — «Зачем?» — «У меня есть несколько знакомых гвардейцев. Мне нужен компаньон». — «Но это очень далеко». — «Неважно, мы скоро вернемся, я обещаю». — «Хорошо, идите».

Мы отправились, наши сабли висели на наших поясах. Подойдя к решетчатым воротам замка Маренго, я попросил позвать старого и опытного кавалерийского сержанта, и вскоре появился очень красивый мужчина. «Что вам нужно?» — спросил он. «Я хотел бы узнать, как долго вы служите в гвардии Директории». — «Девять лет». — «Это я обучил ваших лошадей и привел их из Люксембурга. Если вы помните, это мсье Потье продал их вам». «Да, это правда, — ответил он. — Входите, я представлю вас моему капитану». Моему товарищу он велел подождать, а меня он представил так: «Это тот самый юноша, который тренировал наших лошадей, когда мы покупали их в Париже». «И который так красиво гарцевал на них», — добавил капитан. «Да, капитан». — «Но вы ранены?». — «А, это венгерский штык, я наказал его хозяина, но он срезал половину моей косички, и если бы я был на коне, такого бы со мной не случилось». «Я осмелюсь заметить, — произнес он, — в этом смысле, я осведомлен о ваших умениях. Сержант, дайте ему выпить». «У вас есть хлеб, капитан?» — «Сходите и принесите ему четыре буханки. Я покажу вам ваших лошадей и посмотрю, узнаете ли вы их». Я указал на двенадцать из них. «Верно, — сказал он, — вы очень легко их узнали». — «Да, капитан, если бы я сидел на одной из этих лошадей, они бы не отрезали мне косичку, но они заплатят за это. Я буду служить в гвардии Консула. Я отмечен почетным оружием,[22] а после того, как я пройду четыре кампании, Консул пообещал сделать одним из своих гвардейцев». — «Скорее всего, так и будет, мой храбрый гренадер. Если когда-нибудь будете в Париже, вот вам мой адрес. Как зовут вашего капитана?» — «Мерле, 1-я гренадерская рота 96-й пехотной полубригады». — «Вот вам пять франков, чтобы выпить за мое здоровье. Я обещаю написать вашему капитану. Его коньяк должен быть в бутылке». — «Благодарю вас за вашу доброту, но мне пора, мой товарищ ждет меня у ворот, я должен поделиться с ним хлебом». — «Я этого не знал, пойдите, возьмите еще буханку и возвращайтесь в свой корпус». — «Прощайте, капитан, своими блестящими атаками вы спасли армию, я очень рад был встретиться с вами». «Я тоже», — ответил он.