Воспоминания старого капитана Императорской гвардии, 1776–1850 - [30]

Мне на помощь пришли мои добрые товарищи. Мне сразу же написали письма для моего отца и моего дяди. Я сообщил им о своем несчастье и попросил их прислать мне немного денег. Их ответы пришли нескоро, но пришли. Я получил оба письма одновременно (неоплаченные). Каждое письмо обошлось мне в полтора франка и три франка за все за пересылку. Так случилось, что рядом со мной был мой старый сержант. «Пожалуйста, прочтите мне их».[24] Он взял мои письма. Мой отец писал: «Если бы ты был не так далеко, я послал бы тебе немного денег». И мой дядя: «Я только что заплатил за некоторые государственные земли, я ничем не могу тебе помочь».

Таковы были эти мои два очаровательных письма! Больше я им не писал. После окончания перемирия я был обязан четыре раза нести службу на аванпостах как одиночный часовой, за 15 су в час, чтобы отдать этот долг.

Впрочем, эти два письма отвлекли меня. Я возвращаюсь в Кремону, где мы провели три месяца в полной нищете. Наша полубригада и наша рота были реорганизованы — было взято по трети человек из каждой из двух рот, чтобы сделать их равными, и нас, гренадеров, тоже пополнили. Каждый день нас выводили на военный парад, на широкую дорогу, с ранцами на спинах и запрещали нам покидать ряды — царила суровая дисциплина. Генерал Брюн командовал этой прекрасной армией. Можно даже сказать, что ей командовал отличный генерал. Пусть Франция подарит нам много таких как он! Каждый из нас пошел бы за ним куда угодно. Тогда, во время трехмесячного перемирия наша армия была великолепно усилена, войска стекались со всех сторон. Как мы ждали 15-е сентября, когда нам предстояло покинуть этот жалкий гарнизон и снова отправиться в бой!

Наконец настал этот счастливый день, и вся армия ликовала. Мы выступили, чтобы присоединиться к армии в хорошо укрепленном городе Вьедан,[25] где было больше свободы и больше еды. Наши разведчики обнаружили винный погреб у одного горца. Мы провели совет, чтобы решить, как получить это вино. Грабить дом было опасно, поскольку война не была объявлена. Поэтому мы решили, что у нас должен быть приказ. «Но кто подпишет его?» — «Перо, — сказал интендант, подписав его левой рукой. — Для скольких человек?» «Для пятисот», — ответил старший сержант. «Мы должны показать этот приказ лейтенанту и посмотреть, что он скажет». «Берите его, — сказал лейтенант, — и посмотрим, сработает ли это». — «Пойдемте, пойдемте, посмотрим». Мы начинали с того, что поставили печать полковника. Его слуга сказал нам: «Я знаю, как это сделать, я использую немного копоти». Мы представили наш приказ, раздача была немедленно осуществлена, и «перо» выдал нам пятьсот порций хорошего вина. На следующий день капитан и лейтенант от души посмеялись над этим приключением.

Теперь мы отправились в Брешии, где наша армия расположилась на красивой равнине, там главнокомандующий устроил нам смотр.

Брешия — хорошо укрепленный город, он может без труда защитить себя. Река, протекающая рядом с ним, глубокая, но не широкая. На следующий день мы отправились к Минчо — и поскольку армия шла колонной, было решено пересечь ее в том месте, откуда был виден высокий, господствующий над окружающей местностью холм на другом берегу. Место перехода было скрыто от австрийской армии большой и густонаселенной деревней. Двадцать пять тысяч человек перешли на тот берег. Произошла ужасная битва — наши сильно потрепанные войска были вынуждены отступить к Минчо. К счастью, наша армия находилась под защитой возвышавшегося над равниной холма, который не позволял врагу сбросить нас в Минчо. Крупнокалиберные пушки генерала Суше плотным огнем обстреляли тех, кто пытался прорвать наши ряды, и удержал их на равнине. Все зависело только от артиллерии, и наши три батальона гренадеров были вынуждены просто наблюдать за боем, не имея никакой возможности принять в нем участие.

Я видел подвиг молодого невысокого вольтижера. Будучи оставленным одним на равнине отступающими войсками, он выстрелил по приближающемуся врагу и крикнул: «Вперед!» Его храбрость заставила дивизию резко развернуться, они пошли в атаку и выручили его. Генерал наблюдал за ним, и он отправил к нему своего адъютанта. Когда адъютант добрался туда и увидел, что вольтижер все еще в первых рядах, он подбежал к нему и сказал: «Генерал желает видеть вас». «Нет», — ответил тот. «Пойдемте со мной, слушайтесь своего генерала». — «Но я не сделал ничего плохого». — «Он хочет наградить вас». — «А, это другое дело, тогда я с вами». Когда его привели к генералу, он был торжественно принят всеми офицерами и вошел в список награжденных почетным оружием.

В тот вечер мы отправились, чтобы занять позицию в трех лье далее, рядом с мельницей, которая была слева от нас, и с прекрасной возвышенностью позади нас. Прекрасные «гусары смерти» попросили нас пропустить вперед, чтобы они первыми перешли через реку и отомстили за Монтебелло. Их полковник пообещал пятьдесят луи тому гусару, который нанесет первый сабельный удар, и им еще дали 1800 польских пехотинцев[26] без ранцев. Они прошагали по мосту и, повернув направо, двинулись вдоль Минчо, поляки следовали за ними бегом. Они внезапно атаковали переднюю часть колонны австрийской армии, не дав им ни секунды для боевого построения, полностью разгромили их, захватили четыре флага и взяли в плен 6000 человек. Тотчас перешли реку и три наших гренадерских батальона, возглавляемых доблестным генералом Лебреном. Генерал Брюн приказал ему взять редут, пушки которого били по мосту, и мы сразу же пошли. Они не выдержали огня — две тысячи человек и два флага. Вся армия перешла реку и построилась. Колонны врезались друг в друга. Мы одолели их, захватили их обоз, зарядные ящики и несколько пушек. Это была кровавая бойня.