Воспоминания старого капитана Императорской гвардии, 1776–1850 - [31]

Чтобы перейти Адидж, австрийцы двигались в сторону Вероны. Наши дивизии преследовали их — мы заблокировали крепость, которая возвышалась над городом более чем на триста пье. Генерал Брюн послал в крепость парламентеров, чтобы сообщить им, что он собирается вступить в Верону, и что, если на город упадет хотя бы одно ядро, он будет вынужден немедленно взорвать крепость. Наши три гренадерских батальона шагали по городу, и австрийцам оставалось лишь смотреть на нас. Мы расположились лагерем в двух лье от него. В полночь нас перебросили на правое крыло нашей армии для использования на форпостах. Я должен был нести службу на одном из форпостов. Пришёл адъютант-майор и распределил нас. Я был первым, кого он поставил на предназначенный пост — меня поставили на лугу с таким наказом — «Стреляйте в любого, кто будет идти мимо вас справа, не ответив на вопрос „Кто идет?“ И будьте бдительны, чтобы вас не застигли врасплох».

Там я впервые был по-настоящему одиночным часовым, в полной темноте, и стоя на четвереньках, приложив ухо к земле, чтобы слушать. Наконец взошла луна, я был очень рад тому, поскольку мог теперь осмотреться вокруг, и больше не испытывал чувства тревоги. И тут в сотне шагов от себя я замечаю венгерского гренадера в шапке из медвежьей шкуры! Он стоял совершенно неподвижно. Я хорошо прицелился, и на звук моего выстрела ответила вся армия.[27] Я думал, что враг повсюду. Я перезарядил свое ружье и тут с тремя солдатами подошел капрал. Я указал им на своего венгра, а они ответили: «Стреляй еще раз, и мы увидим всех пятерых». Я прицелился и выстрелил. Ничего не произошло. Подошел адъютант-майор. «Погодите, — сказал я ему, — разве вы не видите его?» Мы подошли к тому месту. Это была большая развесистая ива — она-то и напугала меня. Майор сказал мне, что я поступил правильно, что я просто обманулся, и что я выполнил свой долг.

Мы прошли по Виченце, это красивый город, но австрийцы ускоренным маршем шли в Падую. Вид хорошо обустроенного военного городка очень обрадовал нас, но нашей полубригаде и егерскому полку было приказано идти в Венецию. У командовавшего этой экспедицией генерала была только одна рука. Он приказал изготовить для нас фонари, чтобы мы могли идти ночью, а днем мы прятались в зарослях камыша. Через открытые водные участки мы должны были перебросить небольшие мосты для кавалерии и артиллерии — в этих местах были только болота и хижины рыбаков. Приложив все свои силы, мы достигли назначенного места — это была быстрая река, отделенная от моря дамбой. Далее эта река соединялась с четырьмя другими, которые вместе вливаясь в море, образуют дельту. Мы должны были завладеть всеми этими реками, чтобы стать хозяевами пресной воды.

Корпус австрийской гвардии — их авангард — размещался на большой дамбе, на четверть лье берега реки были покрыты редутами. На дамбе стоял часовой. Мы тоже выставили на дамбе своего часового, он знал немецкий и потому смог познакомиться с австрийским гвардейцем. Наш часовой попросил у него табаку, а немец попросил нашего часового достать древесины. Наш часовой ответил ему, что он поедет с двумя своими товарищами и принесет ему то, что он хочет, когда тот не будет в наряде. Таким образом, наши гренадеры отвезли им древесины, а они привезли табак. На следующий день мы пообещали им привезти еще больше, и они, обрадовавшись, сказали нам: «И мы дадим вам табака».

Утром пришли пятьдесят груженых древесиной гренадеров, и их очень гостеприимно встретили. Они тотчас обезоружили австрийцев и взяли их в плен. Сразу же была выкопана траншея и установлены пушки. Это была стратегически очень выгодная позиция. Шедшие по реке к морю груженые мукой корабли, попали в наши руки, равно как и корабли с рыбой и угрями. Все содержимое кораблей досталось нам, и мы насладились этой добычей, приготовленной всеми известными способами.

Когда венецианцы захотели пить, они пришли и получили воду, а генерал взял с них столько, сколько захотел. Он обещал платить нам по три франка в день, но вскоре финансовые расходы были взяты под контроль. Мы не получили ни одного су, и нас всех отправили домой. Затем командование принял генерал Клозель. Мы еще некоторое время побыли там, но недолго — Мантуя сдалась. Мы видели, как проходил мимо нас его гарнизон, и мы получили приказ отправиться в Верону, чтобы отпраздновать мир. В этом великолепном городе нас ознакомили с общим состоянием дел — мы узнали, что нашей полубригаде было суждено идти в Париж. Как же мы обрадовались!

Мы прошли через всю Италию, нет города красивее Турина, он великолепен. Мы прошли Мон-Сенис, добрались до Шамбери, а уже из Шамбери дошли до Лиона.

Когда наш старый полк добрался до Плас-Белькур, все инкруаябли[28] уставились на нас через свои лорнеты и поинтересовались, не из Италии ли мы пришли. Мы ответили: «Да, господа». — «А чесотки у вас нет?» — «Нет, господа». Затем протирая лорнеты рукавами, они ответили: «Невероятно!»

Они не хотели, чтобы нас расквартировали в городе, но генерал Леклерк заставил их дать нам ордера, и ему сразу же были представлены семь разрешений для каждой роты на поселение самых старых солдат. Как они обрадовались! Консул никогда не поощрял их больше, чем в этот раз. На следующий день нам сообщили, что на самом деле мы идем не в Париж, как мы ожидали, а в Португалию. Генерал выбрал именно нас из всей своей сорокатысячной армии. Мы были вынуждены смириться с тем, что уйдем, будучи в самом жалком состоянии (наша одежда сплошь покрыта заплатами из кусочков разных тканей).