Воспоминания русского дипломата - [294]

За полтора года до войны мой покойный брат князь Евгений Трубецкой (да будет дозволено мне упомянуть его имя, как одного из известных религиозных наших деятелей) писал одному из своих французских друзей по поводу религиозного оживления, которое стало наблюдаться во Франции. «Вы обязаны этим, конечно, прежде всего Господу Иисусу Христу, а затем преследованиям, которые, как это всегда и всюду бывает, пробудили у вас религиозный дух. В этом отношении, быть может, вы счастливее нас: ибо русская Церковь, наоборот, страдает от чрезмерного покровительства государства, что всегда является источником деморализации. Она ждет еще своего Комба для грядущего возрождения, которое рано или поздно придет у нас, как и у вас, после революции, которая опрокинет нынешний порядок вещей».

Автору этих строк пришлось не только дожить до исполнения своего предсказания, но и принять деятельное участие в обновлении церковной жизни в России, но, конечно, он не мог предугадать, какого масштаба достигнет гонение на Церковь в результате революции. – Трудно сопоставлять политику Комба с нашей революцией и большевиками.

Положение церкви в государстве изменилось в корне, с революцией, вызвавшей отречение Государя от престола.

Как известно, Петр Великий произвел реформу Высшего церковного управления под влиянием протестантского уклада. Он упразднил патриаршество и заменил его Синодом епископов по своему выбору и назначение. Это вторжение гражданской власти в дела Церкви было каноническим нарушением ее свободы, и под видом особого покровительства унижало ее. Это зло, о котором упоминает в приведенном письме мой брат, вызывало горячие протесты людей самых различных направлений, как например, Ю. Ф. Самарина, Аксаковых, Вл. Соловьева и других.

Официальный характер Церкви, как государственного учреждения, отчудил от нее не мало симпатий и был виновником распространения многих сект, куда уходили люди, отшатнувшиеся от внешнего формализма Церкви. Он был также причиной отчуждения от Церкви так называемой интеллигенции, которая либо стала равнодушна, либо принесла в народ проповедь неверия.

С падением старого строя, Церкви была возвращена ее свобода. Впервые, после более чем двухвекового перерыва, в Москве был созван Церковный Собор.

Его открытие состоялось 15 августа 1917 года, в эпоху революционного угара, когда все страсти обращены были в область политической борьбы. Наоборот, выборы в Собор привлекли к себе внимание людей исключительно религиозных и церковных. Это было крайне важно, ибо к участию в Соборе, наряду с епископами, были привлечены и выборные от духовенства и мирян, с той однако, разницею, что епископы были решающею инстанцией, они могли принять или отвергнуть каждое постановление общего собрания, тогда как миряне имели лишь право предварительного обсуждения.

В Собор вошли, во-первых, все епархиальные епископы русской церкви, затем представители духовных семинарий, и наконец, выборные члены от духовенства и мирян каждой епархии. Рядом со специалистами канонического права и богословия сидели и простые крестьяне, и сплошь да рядом, в самых серьезных вопросах одерживало верх мнение не людей науки, а простых смиренных крестьян. Так было, например, с вопросом о восстановлении патриаршества, который возбудил оживленные прения. Партия профессоров академии, опасалась усиления клерикализма. Помню, как на кафедру взошел простой крестьянин, который объяснил по-своему, почему крестьяне хотят, чтобы был патриарх. Он сказал: «У нас нет больше царя; нет отца, которого мы бы любили. Синод любить невозможно, а потому мы, крестьяне, хотим патриарха».

Эти простые слова верно изобразили господствовавшее на Соборе настроение. С падением царской власти Россия лишалась реального символа народного единства. Революционный водоворот создал центробежные силы. В отдельных окраинах проявился сепаратизм. В такую минуту распада государственной власти и внешнего единства, естественно, проявилось стремление утвердить духовное единство России. Никто лучше патриарха не мог олицетворить это последнее. В этом сказалась верная историческая традиция, ибо Церковь была той силой, которая в самом начале нашей истории помогла объединению России.

Выборы патриарха совпали с большевистским переворотом, что только побудило Собор поспешить с этим делом. Мы с братом жили довольно далеко от здания, где происходили заседания. На многих улицах шли бои. На перекрестке одной из улиц мы сначала должны были спросить, еле высунувши голову, можно ли пройти: – «можно», крикнули нам с обеих сторон, «но скорей». Едва успели мы перебежать улицу, как засвистели пули. В другом месте нам пришлось перелезать через стену, во двор, приставив лестницу. Под гром пушек, происходили выборы патриарха: с начала выбирались три кандидата, затем три записки с именами опускались в ковчег; после особого богослужения в Соборе жребий должен был вытянуть старец, который был избран на Собор от монахов и, подчиняясь общей воле, покинул свое затворничество. Выбор пал на Московского митрополита Тихона. Его избрание удовлетворило всех. Сложилось общее убеждение, что он действительно Божий избранник.