Воспоминания петербургского старожила. Том 2 - [34]

Шрифт
Интервал

, вывезу, только чур у меня, мусье, не финтить».

В эту пору возникла и сильно цвела на Невском проспекте близ того дома, где теперь «Бель-вю», новая книгопродавческая фирма, Матвея Дмитриевича Ольхина, довольно ловкого еврейчика, ничего не смыслившего в книжной торговле и, однако, затеявшего ее при содействии отчасти как собственного капитала, так, как тогда по крайней мере рассказывали, и при помощи министра финансов графа Е. Ф. Канкрина, и директора благодетельствовали этому Ольхину, служившему еще не за много дней перед открытием книжной торговли в качестве курьера канцелярии Министерства финансов и имевшему не столько по этой должности, сколько по той доверенности, какою пользовался от своего начальства, огромные во всей России связи и сношения, подкрепленные его природною сметкою и свойственною его племени способностью к всевозможному и даже невозможному гандельству[248]. Творец патриотической драмы «Рука Всевышнего отечество спасла» Н. В. Кукольник, как чиновник той же канцелярии, был с Матвеем Дмитриевичем Ольхиным в самых что ни есть распретесных отношениях, и всем петербуржцам сороковых годов памятно, что громадная, обрюзглая фигура Кукольника, с его зычно-охриплым басом и хохлацким прононсом, почти безвыходно торчала в магазине этого бывшего министерского курьера, которого сведения о русской литературе были до того ограниченны, что иногда пополнялись знаниями даже ничего не знавшего Песца, который, бывало, рассказывал в интимности, что, когда Ольхину было сделано кем-то предложение издать басни Хемницера, он отозвался, что охотно готов издавать творения отечественных, а не «немецких» писателей. Слух тогда по поводу этого кипроко носился, да, помнится, чуть ли не от Н. И. Греча и мне слышать привелось, что граф Егор Францевич за это мнение Ольхина о Хемницере на чистом немецком диалекте порядком взмылил голову краснощекого и ярко-рыжего книгопродавца, недавнего своего курьера, строго-настрого воспретив ему иметь «свои» суждения о литературе и литераторах. С этих пор, как рассказывали, Ольхин постоянно руководился указаниями преимущественно лишь Н. В. Кукольника и Ф. В. Булгарина, которого упитанную белую, с розовыми щеками оплывшую физиономию и серебристо-щетинистую голову можно было, также в разные часы дня, видеть в магазине почтеннейшего М. Д. Ольхина. Впрочем, сколько известно, Ольхин вел дела свои без вреда ближнему, а, напротив, не отказывая в своей помощи людям, в ней нуждавшимся. Вот сюда-то в закулисную контору магазина Ольхина прямо от Булгарина юркнул наш колченожка Песоцкий и счел своей обязанностью передать Матвею Дмитриевичу свой сейчас бывший разговор с Фаддеем Венедиктовичем. Матвей Дмитриевич с величайшим апломбом объявил Песоцкому, что, по-видимому, сам Господь Бог крепко стоит за него, посылая ему такого советника, каков Булгарин, при помощи которого-то новое дело, какое затевает для него Фаддей Венедиктович, непременно пойдет превосходно. Результатом всего этого было то, что недели через две или три в Петербурге явилась реклама из реклам самого что ни было до тех пор шарлатанского закала с именами издателей Ф. В. Булгарина и И. П. Песоцкого, из которых первый объявлялся редактором нового энциклопедико-общеполезно-хозяйственного еженедельного журнала «Эконом», долженствовавшего вмещать в столбцы свои все, все, все мало-мальски касающееся хозяйственного и домоводственного элемента, начиная с высшей теории культуры и практических наставлений всевозможных авторитетов с нанизанием около сотни имен из агрономических каталогов Германии, Франции, Англии и в особенности Польши, до дамских и мужских мод и до поваренного искусства с рецептами самых удобоисполнимых и вкусных блюд, которые изготовляемы могут быть чуть ли не даром из самых простых материалов, причем упоминалось, что вот эти блюда были уже испытаны в домашнем хозяйстве Ф. В. Булгарина, угощавшего ими цвет русской литературы и знаменитостей науки и администрации[249]. Имя Булгарина, благодаря его «Пчелке», было, как известно, тогда в силе ежели не очень в Петербурге, то весьма в России. К тому же в эту пору «Земледельческая газета» была как-то менее прежнего интересна, хозяйственные органы разных обществ оказывались умственною пищей, неудобоваримой для массы читающей публики; «Журнал общеполезных сведений» отличался неисправностью выхода и клонился к упадку в руках своего талантливого, но всегда малонадежного, непостоянного и легкомысленного издателя-редактора[250] – словом, «Эконому» посчастливилось по одной лишь рекламе гораздо превыше его достоинства, и в первый же год Песоцкий мог снова, потирая радостно руки и подергивая очки, вскрикивать, нимало не преувеличивая: «Сан пур сан!» Действительно, говорят, затраченный капитал возвратился с громадною прирослью. Булгарин ликовал, восклицая: «Вот как надо издавать русский хозяйственный журнал, вот как, вот как!»

Но, однако, радость эта была не слишком-то продолжительна: подписчики, явившиеся вследствие программы-рекламы, прочитав первые нумера, остались ими недовольны и стали бомбардировать издателей письмами с замечаниями, что хозяйственная болтовня г. Ф. Б. им не по душе и бесполезна, что его докторально-наставительный тон несносен, что в этом журнале слишком много иноземного, неприменимого, а мало или вовсе нет своего отечественного, что элемент юмористики, годившийся для «Северной пчелы» конца двадцатых годов, отвратителен в начале сороковых годов в чисто хозяйственном периодическом издании, наконец, что статьи кулинарные здесь целиком переводятся из немецких домоводственных журналов, причем «польская» редакция (подписчики считали и Булгарина, и Песоцкого, последнего по сходству с польскими фамилиями носимой им фамилии, а первого взаправду, поляками) положительно не хочет руководствоваться нашей известною русской поговоркой навыворот, т. е. что «немцу здорово, то русскому смерть», и угощает несчастных своих читателей черничным супом и черносливным салатом и пр. и пр. Булгарин находил, что все эти письма свидетельствуют о крайней неразвитости нашей русской публики, которая все еще остается на прежней своей степени невежества, как ни старался он, Булгарин, с конца двадцатых годов просветить ее своими романами, своими юмористическими статьями и особенно своим субботним фельетоном под названием «Всякая всячина»


Еще от автора Владимир Петрович Бурнашев
Воспоминания петербургского старожила. Том 1

Журналист и прозаик Владимир Петрович Бурнашев (1810-1888) пользовался в начале 1870-х годов широкой читательской популярностью. В своих мемуарах он рисовал живые картины бытовой, военной и литературной жизни второй четверти XIX века. Его воспоминания охватывают широкий круг людей – известных государственных и военных деятелей (М. М. Сперанский, Е. Ф. Канкрин, А. П. Ермолов, В. Г. Бибиков, С. М. Каменский и др.), писателей (А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, Н. И. Греч, Ф. В. Булгарин, О. И. Сенковский, А. С. Грибоедов и др.), также малоизвестных литераторов и журналистов.


Рекомендуем почитать
Бакунин

Михаил Александрович Бакунин — одна из самых сложных и противоречивых фигур русского и европейского революционного движения…В книге представлены иллюстрации.


Временщики и фаворитки XVI, XVII и XVIII столетий. Книга III

Предлагаем третью книгу, написанную Кондратием Биркиным. В ней рассказывается о людях, волею судеб оказавшихся приближенными к царствовавшим особам русского и западноевропейских дворов XVI–XVIII веков — временщиках, фаворитах и фаворитках, во многом определявших политику государств. Эта книга — о значении любви в истории. ЛЮБОВЬ как сила слабых и слабость сильных, ЛЮБОВЬ как источник добра и вдохновения, и любовь, низводившая монархов с престола, лишавшая их человеческого достоинства, ввергавшая в безумие и позор.


Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Оноре Габриэль Мирабо. Его жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Воспоминания русских крестьян XVIII — первой половины XIX века

Сборник содержит воспоминания крестьян-мемуаристов конца XVIII — первой половины XIX века, позволяющие увидеть русскую жизнь того времени под необычным углом зрения и понять, о чем думали и к чему стремились представители наиболее многочисленного и наименее известного сословия русского общества. Это первая попытка собрать под одной обложкой воспоминания крестьян, причем часть мемуаров вообще печатается впервые, а остальные (за исключением двух) никогда не переиздавались.


Воспоминания

Внук известного историка С. М. Соловьева, племянник не менее известного философа Вл. С. Соловьева, друг Андрея Белого и Александра Блока, Сергей Михайлович Соловьев (1885— 1942) и сам был талантливым поэтом и мыслителем. Во впервые публикуемых его «Воспоминаниях» ярко описаны детство и юность автора, его родственники и друзья, московский быт и интеллектуальная атмосфера конца XIX — начала XX века. Книга включает также его «Воспоминания об Александре Блоке».


Моя жизнь

Долгая и интересная жизнь Веры Александровны Флоренской (1900–1996), внучки священника, по времени совпала со всем ХХ столетием. В ее воспоминаниях отражены главные драматические события века в нашей стране: революция, Первая мировая война, довоенные годы, аресты, лагерь и ссылка, Вторая мировая, реабилитация, годы «застоя». Автор рассказывает о своих детских и юношеских годах, об учебе, о браке с Леонидом Яковлевичем Гинцбургом, впоследствии известном правоведе, об аресте Гинцбурга и его скитаниях по лагерям и о пребывании самой Флоренской в ссылке.


Дневник. Том 1

Любовь Васильевна Шапорина (1879–1967) – создательница первого в советской России театра марионеток, художница, переводчица. Впервые публикуемый ее дневник – явление уникальное среди отечественных дневников XX века. Он велся с 1920-х по 1960-е годы и не имеет себе равных как по продолжительности и тематическому охвату (политика, экономика, религия, быт города и деревни, блокада Ленинграда, политические репрессии, деятельность НКВД, литературная жизнь, музыка, живопись, театр и т. д.), так и по остроте критического отношения к советской власти.