Воспоминания петербургского старожила. Том 2 - [32]
Итак, Песоцкий явился в Петербурге под этою литературною эгидой, имея в бумажнике своем отцовский капитал, небольшая только часть которого в ту пору осталась в московских трактирах и в тех благотворных «домах», где молодежь увлекается за бутылками искрометной влаги, носящей название «шампанского», различными «погибшими, но милыми созданиями»[234]. Друзья Песоцкого, а еще более друзья его довольно туговатого бумажника не имели много труда уверить его, что коли он только захочет, то легко сделается таким же «двигателем» русской литературы, как Смирдин, звезда которого стояла тогда очень высоко на горизонте русского книжного рынка, и что прозвище русского Ладвока ему, молодому человеку блестяще образованному, несравненно более к лицу, чем Александру Филипповичу (т. е. Смирдину), знавшему плохо даже отечественную грамоту, не говоря уж о грамматике. Песоцкий охотно поверил всему этому и потом не на шутку верил, что он «молодой человек блестяще образованный» и что ему выпала доля быть «двигателем» русского просвещения и, главное, русского печатного и преимущественно журнального слова. Все это вскружило милейшему Ивану Петровичу голову, но все-таки не настолько, чтоб прирожденная лавочницкая сметка и торговое чутье его совсем оставили, почему, руководимый этой ариадниной нитью в лабиринте предлагаемых ему справа и слева литературных предприятий, он начал с того, что сошелся за театральными кулисами и в актерских уборных с некоторыми тогдашними корифеями и корифейками нашей сцены, около которых жужжал и порхал рой различных литературных крупных, средних, мелких и наимельчайших инфузорий, занимавшихся фабрикациею бенефисных пиес и пиесок. В числе этой писавшей в ту пору для театра братии были и некоторые жрецы Мельпомены и Талии, т. е. попросту актеры обеих столиц, а именно гг. Ленский, Каратыгин (П. А.) и так еще недавно умерший П. И. Григорьев. Много также писал в то время для театра, преимущественно водевилей, Ф. А. Кони, некоторые пиесы которого, кажется, и поныне играются на сцене Александринского театра не без успеха, выражающегося изрядным сбором. Вообще драматико-театральная лихорадка тогда была в апогее своего пароксизма, как теперь у нас царят разнузданные французские шансонетки, сопровождаемые весьма нецензурными телодвижениями певцов и певиц, привлекающих, однако, этим и гром рукоплесканий, и дождь букетов, и даже более существенные дары из магазина Сазикова, передаваемые обыкновенно на сцену капельмейстерами. К плеяде пишущих для театра принадлежал в ту пору и громадный, слонообразный Нестор Васильевич Кукольник, басистый и хриплый с перепоя глас которого пользовался авторитетом в собраниях театральных писателей. Парнасом, Геликоном и Олимпом всех этих господ был трактир «Феникс», находившийся, кажется, там, где недавно был тир и где теперь какой-то ресторан из самых дюжинных[235]. Ежели, ступив на почву мифологии, еще побыть на ней, то справедливо зачислить И. П. Песоцкого в звание Меркурия по негоциантной части означенного Олимпа. Общение Ивана Петровича с этим миром вскоре имело результатом то, что он стал печатать те водевильчики, которые имели преизрядный успех на сцене Александринского театра, назначая очень бесцеремонно брошюрочкам этим довольно крупненькую цену. Фельетон «Полицейской газеты» и «Северная пчела», находившаяся, за частыми полуофициальными в ту пору отлучками Н. И. Греча за границу[236], вполне в руках Булгарина при усердном сотрудничестве Строева, расхваливали донельзя эти театральные книжечки, и при такой рекламной гласности, вполне вторившей вкусу толпы, они расходились не менее быстро, как вафли той самой златовенечной голландки Гебгардт, что нынче содержит зверинец в Александровском парке. Иван Петрович не нарадовался, да и было чему: сто на сто доставляли эти книжечки их счастливому владельцу, так что бреши, сделанные в наследственном капитале отчасти Москвою, отчасти лестным общением с представителями фениксовского Парнаса, преисправно заштопывались и восполнялись. «Сан пур сан, сан пур сан!»
Журналист и прозаик Владимир Петрович Бурнашев (1810-1888) пользовался в начале 1870-х годов широкой читательской популярностью. В своих мемуарах он рисовал живые картины бытовой, военной и литературной жизни второй четверти XIX века. Его воспоминания охватывают широкий круг людей – известных государственных и военных деятелей (М. М. Сперанский, Е. Ф. Канкрин, А. П. Ермолов, В. Г. Бибиков, С. М. Каменский и др.), писателей (А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, Н. И. Греч, Ф. В. Булгарин, О. И. Сенковский, А. С. Грибоедов и др.), также малоизвестных литераторов и журналистов.
Предлагаем третью книгу, написанную Кондратием Биркиным. В ней рассказывается о людях, волею судеб оказавшихся приближенными к царствовавшим особам русского и западноевропейских дворов XVI–XVIII веков — временщиках, фаворитах и фаворитках, во многом определявших политику государств. Эта книга — о значении любви в истории. ЛЮБОВЬ как сила слабых и слабость сильных, ЛЮБОВЬ как источник добра и вдохновения, и любовь, низводившая монархов с престола, лишавшая их человеческого достоинства, ввергавшая в безумие и позор.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Сборник содержит воспоминания крестьян-мемуаристов конца XVIII — первой половины XIX века, позволяющие увидеть русскую жизнь того времени под необычным углом зрения и понять, о чем думали и к чему стремились представители наиболее многочисленного и наименее известного сословия русского общества. Это первая попытка собрать под одной обложкой воспоминания крестьян, причем часть мемуаров вообще печатается впервые, а остальные (за исключением двух) никогда не переиздавались.
Внук известного историка С. М. Соловьева, племянник не менее известного философа Вл. С. Соловьева, друг Андрея Белого и Александра Блока, Сергей Михайлович Соловьев (1885— 1942) и сам был талантливым поэтом и мыслителем. Во впервые публикуемых его «Воспоминаниях» ярко описаны детство и юность автора, его родственники и друзья, московский быт и интеллектуальная атмосфера конца XIX — начала XX века. Книга включает также его «Воспоминания об Александре Блоке».
Долгая и интересная жизнь Веры Александровны Флоренской (1900–1996), внучки священника, по времени совпала со всем ХХ столетием. В ее воспоминаниях отражены главные драматические события века в нашей стране: революция, Первая мировая война, довоенные годы, аресты, лагерь и ссылка, Вторая мировая, реабилитация, годы «застоя». Автор рассказывает о своих детских и юношеских годах, об учебе, о браке с Леонидом Яковлевичем Гинцбургом, впоследствии известном правоведе, об аресте Гинцбурга и его скитаниях по лагерям и о пребывании самой Флоренской в ссылке.
Любовь Васильевна Шапорина (1879–1967) – создательница первого в советской России театра марионеток, художница, переводчица. Впервые публикуемый ее дневник – явление уникальное среди отечественных дневников XX века. Он велся с 1920-х по 1960-е годы и не имеет себе равных как по продолжительности и тематическому охвату (политика, экономика, религия, быт города и деревни, блокада Ленинграда, политические репрессии, деятельность НКВД, литературная жизнь, музыка, живопись, театр и т. д.), так и по остроте критического отношения к советской власти.