Воспоминания петербургского старожила. Том 1 - [77]
– Впрочем, – кричал Воейков, – есть уже сегодня же и другой вариант, а именно, в третьем стихе вместо «иль Сенковского найдешь» – «иль на Греча попадешь». Этот вариант, говорят, вернее, потому что не следует разлучать наших сиамских близнецов, которых срастила одна кишка общих интересов и всякого проходимства.
– Нет, нет, – пищал барон Розен, – нет, нет, воля ваша, Николай Иванович не чета Булгарину, право, не чета.
Волков. А вот я знаю чудную новость о Булгарине, новость совершенно свеженькую. Вы сегодня в «Петербургских академических ведомостях», в «Инвалиде» и в «Полицейской газете»[620] прочли объявления книгопродавца Лисенкова (магазин в доме Пажеского корпуса, на Садовой), что у него продается портрет знаменитого парижского сыщика Видока?
Несколько голосов. Прочли, прочли. Ну что ж?
Волков. Да то-с, что это портрет не Видока, а почтеннейшего автора «Выжигиных», «Самозванца» и пр., Фаддея Венедиктовича Булгарина, только с подписью имени Видока, наклеенного внизу, вместо имени нашего знаменитого публициста[621]. Один из первых покупателей этого портрета, цена которого 5 рублей, синюшка, был Александр Сергеевич Пушкин, много, говорят, хохотавший в магазине этой проделке. Потом поэт наш со своей покупкой, не одного, а чуть ли не пятка экземпляров, пошел по Невскому проспекту. На тротуаре он встретил нескольких приятелей, которых тотчас снабдил этою прелестью, а другим указал адрес Лисенкова, и в течение нескольких часов не было у Ивана Тимфоеевича (т. е. Лисенкова) отбоя от покупателей портрета Видока. Хохота-то, хохота сколько было! Один экземпляр этого превосходного произведения остроумия нашего обязательного и ловкого книгопродавца Пушкин собственноручно прибил гвоздиками в книжном магазине Слёнина, со строгим запретом снимать со стены. К Слёнину весь день гурьбами ходили любоваться этим портретом любопытствующие.
Воейков. Прелесть! Чудо! Выдумка стоит тысячи червонцев. Завтра же еду к моему милому Ивану Тимофеевичу, расцелую его за эту чудную и умную проделку.
Волков. Только не знаю, будет ли Лисенков доволен вашими поздравлениями, Александр Федорович. Дело-то приняло не совсем приятный для него оборот.
Воейков. Как, что, каким образом?
Волков. Изволите видеть: узнал об этой истории Греч, чуть ли не от самого Пушкина, и мигом поскакал к Лисенкову, которого стал уговаривать положить экземпляры портрета под спуд. Вы знаете их отношения: Николай Иванович должен состоит Лисенкову по заемному письму сколько-то тысяч. Но не тут-то было: Лисенков закобенился, доказывая, что он не виноват в том, что у Видока и у Булгарина в физиономиях какое-то феноменальное сходство; а при этом плут помаргивает да хихикает.
Воейков. Молодец Иван Тимофеевич, молодец! Исполать ему!
Волков. Однако Греч этим не удовольствовался и доказывал, что это точный портрет Булгарина, что даже на портрете сохранена в петлице фрака и миниатюрная золотая сабелька, с какою Булгарин себя везде изображает, хотя, служа под русским знаменем, сабли за храбрость, как видно из его формуляра, не получал[622]. Пока Греч с Лисенковым спорили, вдруг шарк в магазин сам Булгарин, да со своею бамбуковою палкой…
Воейков. Ах! Господи! Был бы я там, тотчас вооружил бы Ивана Тимофеевича вот этим моим костылем.
Волков. Это была бы роскошь оружия, потому что, говорят, Иван Тимофеевич и сам был не промах; схватил первый попавшийся ему под руку стул.
Воейков. Браво! брависсимо! Кто победил: сармат[623] или казак[624]?
Волков. Греч остановил, говорят, побоище, угрожая бойцам, что он кликнет полицию. Но городская молва гласит, будто оружие свою роль с той и с другой стороны исправно разыграло. Греч и Булгарин что-то переговорили между собою по-французски и уехали из магазина; а под вечер, так с час тому назад, хлопоты Греча и Булгарина увенчались успехом довольно хорошим для них: продажа портрета прекращена переодетыми жандармами, экземпляры конфискованы, и правда ли, нет ли, а говорят, будто Лисенкову придется заплатить какую-то нешуточную сумму Булгарину за бесчестье.
Вслед за этою гросс-куриозною новостью, как назвал ее Воейков, скорбевший о том, что эти дни он не может выезжать со двора по болезни, хозяин объявил с некоторым огорчением о том, что в сегодняшнем нумере «Пчелы» старинный его приятель, министр внутренних дел Дмитрий Николаевич Блудов, горько оскорбил его, напечатав свой протест, объявивший, что буквы Д. Б., которыми подписана в «Инвалиде» статья о новом томе «Забав и отдохновений Николая Назарьевича Муравьева»[625][626] (этого, впрочем, поистине, как его называли в обществе, Хвостова в прозе), ему вовсе не принадлежат, как то могут полагать люди, не знающие его и не понимающие, что он, Блудов, не способен к проявлению того отвратительно неприличного тона, в каком написана вся статья в периодическом издании, выходящем под редакцией г. Воейкова[627].
– А небось, – ворчал Воейков, – в былые времена арзамазства нынешний вельможа, его высокопревосходительство, не гнушался Воейковым, которого сам в «Арзамазии» окрестил двумя собрикетами: Печурка и Две огромные руки. Да и Воейков не гневался, когда Дмитрий Николаевич приставал к нему с эпиграммой на него.
Журналист и прозаик Владимир Петрович Бурнашев (1810-1888) пользовался в начале 1870-х годов широкой читательской популярностью. В своих мемуарах он рисовал живые картины бытовой, военной и литературной жизни второй четверти XIX века. Его воспоминания охватывают широкий круг людей – известных государственных и военных деятелей (М. М. Сперанский, Е. Ф. Канкрин, А. П. Ермолов, В. Г. Бибиков, С. М. Каменский и др.), писателей (А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов, Н. И. Греч, Ф. В. Булгарин, О. И. Сенковский, А. С. Грибоедов и др.), также малоизвестных литераторов и журналистов.
Летом 1941 года в составе Вермахта и войск СС в Советский Союз вторглись так называемые национальные легионы фюрера — десятки тысяч голландских, датских, норвежских, шведских, бельгийских и французских freiwiligen (добровольцев), одурманенных нацистской пропагандой, решивших принять участие в «крестовом походе против коммунизма».Среди них был и автор этой книги, голландец Хендрик Фертен, добровольно вступивший в войска СС и воевавший на Восточном фронте — сначала в 5-й танковой дивизии СС «Викинг», затем в голландском полку СС «Бесслейн» — с 1941 года и до последних дней войны (гарнизон крепости Бреслау, в обороне которой участвовал Фертен, сложил оружие лишь 6 мая 1941 года)
В книге рассказывается о жизни знаменитого немецкого археолога Генриха Шлимана, о раскопках Трои и других очагов микенской культуры.
Книга рассказывает об ученом, поэте и борце за освобождение Италии Томмазо Кампанелле. Выступая против схоластики, он еще в юности привлек к себе внимание инквизиторов. У него выкрадывают рукописи, несколько раз его арестовывают, подолгу держат в темницах. Побег из тюрьмы заканчивается неудачей.Выйдя на свободу, Кампанелла готовит в Калабрии восстание против испанцев. Он мечтает провозгласить республику, где не будет частной собственности, и все люди заживут общиной. Изменники выдают его планы властям. И снова тюрьма. Искалеченный пыткой Томмазо, тайком от надзирателей, пишет "Город Солнца".
Очерк об известном адвокате и политическом деятеле дореволюционной России. 10 мая 1869, Москва — 15 июня 1957, Баден, Швейцария — российский адвокат, политический деятель. Член Государственной думы II,III и IV созывов, эмигрант. .
Труд журналиста-международника А.Алябьева - не только история Второй мировой войны, но и экскурс в историю развития военной авиации за этот период. Автор привлекает огромный документальный материал: официальные сообщения правительств, информационных агентств, радио и прессы, предоставляя возможность сравнить точку зрения воюющих сторон на одни и те же события. Приводит выдержки из приказов, инструкций, дневников и воспоминаний офицеров командного состава и пилотов, выполнивших боевые задания.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
Сборник содержит воспоминания крестьян-мемуаристов конца XVIII — первой половины XIX века, позволяющие увидеть русскую жизнь того времени под необычным углом зрения и понять, о чем думали и к чему стремились представители наиболее многочисленного и наименее известного сословия русского общества. Это первая попытка собрать под одной обложкой воспоминания крестьян, причем часть мемуаров вообще печатается впервые, а остальные (за исключением двух) никогда не переиздавались.
Внук известного историка С. М. Соловьева, племянник не менее известного философа Вл. С. Соловьева, друг Андрея Белого и Александра Блока, Сергей Михайлович Соловьев (1885— 1942) и сам был талантливым поэтом и мыслителем. Во впервые публикуемых его «Воспоминаниях» ярко описаны детство и юность автора, его родственники и друзья, московский быт и интеллектуальная атмосфера конца XIX — начала XX века. Книга включает также его «Воспоминания об Александре Блоке».
Долгая и интересная жизнь Веры Александровны Флоренской (1900–1996), внучки священника, по времени совпала со всем ХХ столетием. В ее воспоминаниях отражены главные драматические события века в нашей стране: революция, Первая мировая война, довоенные годы, аресты, лагерь и ссылка, Вторая мировая, реабилитация, годы «застоя». Автор рассказывает о своих детских и юношеских годах, об учебе, о браке с Леонидом Яковлевичем Гинцбургом, впоследствии известном правоведе, об аресте Гинцбурга и его скитаниях по лагерям и о пребывании самой Флоренской в ссылке.
Любовь Васильевна Шапорина (1879–1967) – создательница первого в советской России театра марионеток, художница, переводчица. Впервые публикуемый ее дневник – явление уникальное среди отечественных дневников XX века. Он велся с 1920-х по 1960-е годы и не имеет себе равных как по продолжительности и тематическому охвату (политика, экономика, религия, быт города и деревни, блокада Ленинграда, политические репрессии, деятельность НКВД, литературная жизнь, музыка, живопись, театр и т. д.), так и по остроте критического отношения к советской власти.