Воспоминания петербургского старожила. Том 1 - [184]
И вот в 1829 году ежедневно в четыре часа пополудни, возвращаясь из Департамента внешней торговли по Невскому проспекту домой на мою далекую квартиру в Фурштадтской, я почти всегда весною в хорошую погоду, когда еще публика не начинала гулять перед переездкой на дачи в Летнем саду, встречал на Невском этих братьев Т. О. Глядь, около тротуара солнечной стороны, избоченясь, с хлыстиком в руке, караколирует[1262] курц-галопцем на серо-пегом коне самого пряничного закала милейший Навуходоносор, одетый в длиннополый, модный тогда гороховый каррик с капишоном, покрывающим плечи, и с широкополым цилиндром à la Боливар на голове. Он раскланивается со знакомыми и сыплет, словно из рога Амальтеи[1263], цветы самых великолепных французских русизмов, смущавших в ту пору даже графиню Хвостову, знаменитую по этой части подстрочных переводов с русского языка на французский, с какими в нынешнее время (в обратном только смысле) посоперничать может разве только г. Львов, издатель «Библиотеки переводных романов»[1264]. В это время на тротуаре с вами встречается младший Т. О. Пентефрий в плаще à la альмавива. Это, положим, около Полицейского моста. Вы доходите до Караванной и тут на углу встречаете старинного приятеля, с которым давным-давно не виделись. Вы остановились с этим приятелем, и он вам рассказывает так много интересующих вас новостей, что вы невольным образом подаетесь на его предложение сделать еще тур по Невскому, и вдруг, ба! у Казанского моста видите кланяющегося вам и вашему приятелю Навуходоносора Т. О. уже в альмавиве, гордо шагающего по тротуару, а Пентефрий уже в седле и на нем гороховый каррик с капюшоном. Это вас маленько удивляет; что за метаморфозы?.. На другой день то же, на третий повторение того же. Наконец, загадка разрешается, и оказывается, как всегда, что «ларчик очень просто отворялся». Тогдашний мой сослуживец, впоследствии наполнивший своим именем весь Юго-Западный край, Николай Еварестович Писарев, дал мне ключик от этого загадочного ящика с метаморфозами.
В доме Лазаревской армянской церкви, где теперь какой-то меняла, вывеска которого гласит о покупке и продаже акций и всевозможных банковских бумаг, был крытый подъезд с сенями, ведшими по лестнице, покрытой пышными коврами, в блестящую кондитерскую синьора Амбиелли, где впоследствии, до водружения знамени своего на пресловутых «минерашках», долгое время царил прославившийся некогда Иван Иванович Излер[1265]. Раз как-то, спускаясь из этой кондитерской Амбиелли, угощавшей таким шоколадом, какого лучше не было, кажется, и при дворе, Николай Еварестович вдруг в сенях наткнулся на сцену переодеванья братьев Т. О., из которых Навуходоносор, бросив альмавиву Пентефрию, напяливал на себя гороховый каррик и выходил из сеней на улицу, где услужливый извозчик держал серо-пегую кобылу под уздцы, – конечно, ради только одной формальности, так как четвероногая старушка сама рада была радехонька избавиться от курц-галопа и маленько постоять повольготнее, в ожидании одного из переменных своих седоков.
Эта проделка братьев, «кавалеристов вскладчину», проделываемая ими в доме армянской церкви, не ушла от прозорливости насмешливого и всегда постоянно острившего светлейшего князя Александра Сергеевича Меншикова. Он часто прогуливался по Невскому проспекту и при виде которого-либо из братьев Т. О., сделав обычную свою гримасу, исправлявшую у него должность улыбки, приговаривал тому, с кем шел (так как князь никогда совершенно один по улицам не ходил): «Вот наши темплиеры! На одной лошадке, как и взаправские французские-то рыцари храма, вскладчину ездят
