Воспоминания петербургского старожила. Том 1 - [183]
Когда я явился к Бибикову с устным моим объяснением о том, что последует завтра отношение канцелярии Военного министерства о моем перемещении, он принял меня не только необыкновенно дурно, но и грубо. Он хотел даже, чтоб без перевода я просился об увольнении меня в отставку. Отменой этого распоряжения и согласием его на сношение о переводе меня я обязан решительно личному ходатайству и настоянию М. П. Позена.
Это было мое последнее свидание с Д. Г. Бибиковым, которого я не видал с тех пор никогда. Он умер в начале 1870 года.
Рыцари-темплиеры Невского проспекта (1829 г.)
В последнем апрельском нумере всегда занимательного и наполненного рядом любопытных биографических статей сборника П. И. Бартенева «Русский архив» прочел я с живейшим интересом статью «Из записок В. А. Инсарского»[1250], посвященную воспоминаниям его о весьма крупном событии истории нашего административного строя, именно об учреждении Министерства государственных имуществ по инициативе графа П. Д. Киселева в 1838 году[1251]. В деле этом, как видно, да и как и прежде мне (некоторое время сослуживцу его, г-на Инсарского, по Департаменту сельского хозяйства[1252]) было известно, г. Инсарский играл довольно деятельную роль, ставившую его в возможность знать и ведать бесчисленное множество прекурьезных подробностей, с частью которых он здесь познакомил читателя, скупясь, однако, по-видимому, своим богатством и высыпая перлы из сокровищницы своей памяти с некоторым (весьма осторожным, к сожалению) воздержанием. Это воздержание преимущественно проявляется в том, что г. Инсарский заменяет многие фамилии описываемых им известных мне личностей одними лишь инициалами, тогда как, кажется, ничто не мешало бы, например, древнего сенатора Е. В. К., т. е. Карнеева, некогда директора Департамента горных и соляных дел, и другого еще Карнеева, Василья Ивановича, еще более известного статс-секретаря и управляющего V отделением, назвать en toutes lettres[1253]. Но ведь «у всякого барона своя фантазия», да и к тому же все эти анонимы слишком прозрачны и всем хорошо известны.
Между прочим, г. Инсарский сообщает о некоем своем сослуживце Т. О. [Н. И. Тарасенко-Отрешкове]. Господин этот, о котором автор «Записок» очень остроумно неоднократно упоминает, был известен довольно долгое время в Петербурге как отчаянный прожектер, во что бы то ни стало старавшийся всеми силами приобретать и приобрести известность и придать громкость своей фамилии. Автор «Записок» говорит: «Кто не знает Т. О.? Есть личности, которые, неизвестно как и почему, делаются известными всему миру. К числу подобных личностей принадлежит и Т. О. Спросить кого-нибудь в Петербурге: знает ли он Т. О., все то же, что спросить: где Казанский собор?»[1254] Этот Т. О. всячески хлопотал о своей столичной и даже на всю Россию известности, до которой он иногда добивался всяческими путями и действиями, напоминавшими собою известную историческую черту в жизни знаменитого светского человека и роскошника древности, Алкивиада, у которого собака по городу бегала без хвоста, собственно для того, чтобы заставить публику вспомнить об эксцентричностях ее господина[1255]. Таких бесхвостых собак, т. е. таких придумок для известности, у г-на Т. О. было без счета. Но иногда выходило так, что и без всякой такой посторонней помощи весь город в течение нескольких дней говорил о Т. О. и о каком-либо новом, оригинальном фазисе его жизни, преисполненной самыми оригинальными и курьезными положениями.
Близко или коротко знакомым с Т. О. я никогда не был, но совершенно не знать его не мог, как «петербургский старожил», потому что вышеприведенное о нем замечание В. А. Инсарского вполне верно и вполне точно его обрисовывает. Г-н Т. О. в Петербурге столько же громко был известен, как известна была (в другом, конечно, роде) очень прославившаяся в Петербурге в 30–40-х годах личность некоего г-на Элькана, о котором в «агенде» моей есть кое-какие заметочки[1256], и когда-нибудь можно будет заметочками этими поделиться с читателями, не без интереса относящимися к изображению характеристики эпохи, столь еще недавней и уже так мало имеющей сходства с нынешней.
Но возвращаюсь к Т. О., который, как выражаются французы, был известен в Петербурге comme Barnabasse et la passion или comme l’ours blanc[1257].
Этот господин Т. О. был, как уже вы знаете, не один; он имел младшего брата[1258]; но брат этот проявлялся далеко не так рельефно, как старший. Еще они оба были замечательны своими именами, данными им их родителями, по-видимому, также эксцентриками, при крещении. Имена эти принадлежали к тем, которые чрезвычайно редко встречаются и составляют редкость наших святцев. Но чтобы не слишком уже опрозрачнить вуаль того анонима, под каким почтенный г. Инсарский проявил некогда слишком известного Барнабасса всех 13 петербургских частей, я здесь не упомяну этих нарицательных имен. Назовем, однако, для отличия, одного брата, например, Навуходоносором, а другого хоть Пентефрием. Они были почти одногодки и оба одновременно кончили курс в университете с дипломами действительных студентов. Пентефрий был сосредоточен и смугл, нося постоянно очень короткую прическу с острижкою под гребенку à la malcontent
