Воспоминания петербургского старожила. Том 1 - [168]

Щулепников по утрам, до выхода со двора или в департамент, в случае приезда директора всегда сидел дома на большом диване, покрытом бумагами и книгами, в величайшем неглиже, в старом засаленном распашном халате, с открытою голою волосатою грудью, в виде какого-то леса, и в туфлях на босу ногу, плетенных из канатных прядей. Перед ним на круглом столе, также загруженном бумагами, книгами и брошюрами, стояла целая ендова или стопа[1169] постоянно недопитого еще чая, а из уст он выпускал синеватые струйки табачного дыма, посасывая огромный янтарь длиннейшего чубука. Когда я вошел, он, по обыкновению, промычал что-то вроде «добрый день» и спросил шамкая:

– Знаете ли вы однозвучное слово к слову «брак», как акт супружества?

– Другое слово означает выбор, браковку, как, например, брак товаров.

– У нас есть ли какое-нибудь учреждение для брака товаров?

– Как же, Михаил Сергеевич, есть комитет о браке, которого вы председателем.

– Да, то брак товаров, составленный из специальных браковщиков собственно по товарной части. А вот я слышал, что вас, Б[урнаше]в, хотят сделать председателем комитета бракования людей, и именно таких, которые старее и почтеннее вас.

– Я не понимаю, что вам угодно этим сказать, Михаил Сергеевич, – возразил я.

– Мне угодно сказать, что ежели учредился бы когда-нибудь комитет бракования людей, то я стал бы хлопотать, чтоб вас сделали председателем этого комитета, так как вы бракуете тех людей, которые гораздо попочтеннее вас, как, например, господа Серебряков и Синявский. В наказание за это вас Дмитрий Гаврилович назначил к себе на воскресное дежурство; а я попрошу вас, юный зоил, припомнить хорошенько слова Священного Писания, какие, знаете ли?

– Не осуждай и не осужден будеши, – ответил я очень решительно.

– Так, так, – прошамкал Щулепников. – А вот в награду вам за это мой вчерашний каламбур на слово «брак». Я был на бракосочетании дочери одного купца, который состоит членом комитета товаров, и сказал за ужином: «Антип Матвеевич (имя этого купца) уклонился от обязанностей своих члена комитета». – «Как, что?» – «Да так, что вам не должно было производить „брак“ без комитета». – Хе! хе! хе!

Не желая обидеть старика, я также смеялся, но не мог внутренно не сознаться, что это не каламбур, а бог знает что такое. Впрочем, почти все каламбуры Михаила Сергеевича были не совершеннее этого. Аудиенция моя кончилась тем, что Михаил Сергеевич объявил мне, что он находит полезным для службы поручить мне перевод с французского языка на русский огромного, на трех или четырех печатных листах, предисловия к необходимой для счетных занятий книги «Cambiste universel»[1170]. Книга эта, как собрание логарифмов Веги или Каллета, состояла вся из граф с бесчисленным множеством цифр, выражающих переводы всевозможных мер и весов в разнообразнейших фазах. Книга эта в счетном отделении Департамента внешней торговли составляла краеугольный камень работ для приготовления тех статистико-торговых таблиц, какие департаментом ежегодно издаются под названием «Видов внешней торговли»[1171]. Заниматься этим переводом я должен был не в комнатах отделения, а в особом кабинете начальника отделения. Перевод этот никому не был нужен, но надобно было удалить меня от прочих моих сослуживцев, и Михаил Сергеевич придумал эту хитрую штуку, ревизуя ежедневно мой перевод, который, правду сказать, был отвратительно дурен. Это происходило как от того, что в пансионах, где я учился, преподавание русского языка было до крайности небрежно, так и от того, что сюжет был до неимоверности затруднителен для меня, вовсе незнакомого с торговою и математическою терминологиею, для которой в то время, кроме лексикона Татищева[1172], не имелось никакого руководительного пояснения. Пытка с этим переводом, каждую страницу которого Михаил Сергеевич, как он выражался, «предавал браку», длилась с месяц, пока Бакунин, заливаясь хохотом, не рассказал об этой проделке Михаила Сергеевича Дмитрию Гавриловичу, который велел прикомандировать меня тотчас к редакции «Коммерческой газеты», переводами для которой в те временя, между прочим, занимался очень молодой, лет двадцати, чиновник Заемного банка П. Ф. Брок, который тридцать лет спустя был министром финансов и которого пятидесятилетний служебный юбилей был отпразднован, кажется, в начале нынешнего года.

Раз Михаил Сергеевич пригласил меня к себе в воскресенье утром. До обедни он угостил меня чаем с сайкой и затем принялся за душеспасительную пищу, заставив читать по-славянски, что мне тогда было очень трудно, евангелие этого дня. Затем мы пошли с ним на Литейную в церковь Мариинской больницы, где собирался всегда весь столичный beau monde[1173] благодаря, как мы уже сказали, превосходным певчим Дубянского, а также необыкновенно драматическому и вполне осмысленному богослужению протоиерея Турчанинова[1174]. Как Дмитрий Гаврилович в прошлое воскресенье говорил, так и случилось: вместо почтамтской церкви он со своей женой, красавицей из красавиц, Софьей Сергеевной, был в литеенской церкви Марии Магдалины, где мы с ним встретились. Михаил Сергеевич вышел читать Апостола, для чего в ризничной поверх своего форменного фрака надел стихарь. Когда он явился в этом костюме, Дмитрий Гаврилович чуть не фыркнул от смеха, и все время, пока Михаил Сергеевич совершал громкое и монотонное чтение, Бибиков постоянно держал платок у рта. По окончании божественной службы Софье Сергеевне подана была псаломщиком на серебряной тарелочке вынутая просфора – знак внимания дипломатичного священнослужителя к новым знатным посетителям церкви. В то время, когда, приложась ко кресту, публика стала выходить из церкви на широкую лестницу, внизу которой гремели экипаж за экипажем, Бибиков сказал Михаилу Сергеевичу, что старик Сергей Сергеевич ждет его сегодня на партию в пикет, а мне напомнил о моем воскресном дежурстве.