Воспоминания петербургского старожила. Том 1 - [111]
– Считайте себя счастливым, молодой человек, – говорил между прочим лысый, толстый и сановитый директор канцелярии у себя в канцелярии в официальном кабинете, – что его высокопревосходительству господину министру лично и весьма приязненно известен дом Крыжановских, где вы, как узнано, приняты как бы сын или весьма близкий родственник. Узнав разные подробности об вас от Марьи Алексеевны[800], Сергей Семенович не захотел сделать конфиденциального о вас сообщения графу Бенкендорфу, что имело бы для вас далеко некрасивые последствия.
В марте месяце 1848 года создался особый негласный «цензурный совет». Председателем этого совета был член Государственного совета граф Дм. П. Бутурлин[801], некогда автор французского сочинения об Отечественной войне 1812 года[802]; а в числе членов были: генерал-адъютанты – Н. Н. Анненков, Я. И. Ростовцев, Л. В. Дубельт и, ежели я не ошибаюсь, тайный советник князь П. А. Ширинский-Шихматов[803]. Делопроизводителем этого «совета пяти», как его называли, был довольно образованный, молодой еще человек, Михаил Михайлович Михайлов, известный в обществе под собрике Triple Michel[804]. С учреждением этого комитета начались страшные цензурные строгости.
В этом году я редактировал журнал «Эконом», со страниц которого, бывало, цензор, не помню кто именно тогда был, то и дело вычеркивал совершенно безотчетно и без всякого почти основания самые невиннейшие указания на приготовление за границей того или другого хозяйственного предмета в более удачном виде, чем то делалось у нас, причем автор статьи или редактор замечал, что можно бы было успешно и у нас, в России, заняться этим делом, тем более что мы так богаты сырым материалом данной фабрикации. Как теперь помню, я однажды сделал указание на венгерский способ салотопления, подробно описанный в «Журнале Министерства государственных имуществ», и при этом сказал, что Россия, богатая салом, к сожалению, дает Европе свой сырец в виде крайне неудовлетворительном, позволяя превосходить себя на всех рынках Европы и Америки такой стране, как Венгрия. Цензор вычеркнул все это красными чернилами с огромным nota bene и на поле настрочил следующее: «На внимание редакции: Сколько мне известно, г. редакторствующий за Ф. В. Булгарина, чином не выше надворного советника, почему членом Комитета господ министров едва ли может быть; а туда же пускается в советы правительству! Г. редактор! Всяк сверчок знай свой шесток! Вы забираетесь слишком высоко! Берегитесь, на этой высоте как раз голова закружится! Да и к тому же, милостивый государь, обратите внимание на то обстоятельство, что слова ваши о сале могут иметь междустрочное значение – инсинюирование ненависти русской национальности к венгерской».
Кто-то из моих московских знакомых привез мне однажды, в 1848 году, когда у нас свирепствовала вторая петербургская холера, стишки не то чтобы очень остроумные, но нигде еще не напечатанные, которые кем-то в Москве были написаны по случаю первой холеры 1831 года. В медицинском отделе «Эконома» постоянно тогда печатались наставления и рецепты антихолерного характера, и я, желая поразнообразить эту рубрику рецептов в стихах, и в стихах-то довольно забавных, шутки ради назначил эти стишки в один нумер августа месяца 1848 года именно в то время, когда холера была очень сильна и когда Иван Иванович Излер на Минеральных водах[805] ежедневно угощал публику целыми оксофтами[806] горячего глинтвейна, дикими песнями цыган и ученостью белой корсиканской лошадки и черной собачки Мунито, вследствие чего Василий Степанович Межевич в каждом нумере своей «Полицейской газеты»[807] воспевал похвалы в прозе и в водевильных куплетах врагу и победителю холеры «почтеннейшему гражданину» Ивану Ивановичу Излеру.
Вот, однако, те стихи, какие мною назначены были в один из нумеров «Эконома»:
Кажется, трудно найти что-либо невиннее и простодушнее? А со всем тем цензор расходился и счел себя обязанным стрельнуть таким выстрелом в меня, грешного: «Уничтожаю эти злые стихи, которым нигде не может быть места, а тем более в „Экономе“, программа которого стихотворений не компортирует[809]. Автор этих стихов, по-видимому, имел зловредные стремления, постаравшись, сообща с простонародьем, представить врачебный факультет в несимпатичном виде».
