Воспоминания о юности - [10]
– А как же ты?…
– Жива, как видишь, – усмехнулась Ирма. – Зато температуру легко переношу, привыкла.
Больше Вика вопросов не задавала. Виолетту Германовну она возненавидела так же сильно, как любила Ирму – заносчивую, высокомерную гордячку Ирму, которую невзлюбил весь факультет, что, впрочем, нисколько ее не смущало.
Зимой Ирма схватила воспаление легких и попала в больницу. Вика поехала к ней (адрес больницы ей дала Виолетта Германовна, ехать было далеко – в Сокольники, о чем ей сообщила заботливая мама Ирмы). Увидев Ирму, Вика по-настоящему испугалась: от подруги осталась одна тень. Она уже шла на поправку, когда ей назначили физиотерапию, а это в главном корпусе, объяснила Ирма. Больничные корпуса соединялись между собой переходами. Переходы были длинные, и по ним приходилось долго идти, а идти ей было тяжело. По улице получалось ближе, и свежим воздухом дышать полезно, решила Ирма. И – с температурой – ходила каждый день на процедуры, до главного корпуса и обратно, в тапочках и наброшенном на плечи пальто. И заболела еще тяжелей, чем раньше. Кашляла она непрерывно…
– Это ничего, я вытерплю, я терпеть умею… Вот только температура держится – тридцать девять и три, уже две недели не опускается, я так устала от нее! – пожаловалась Ирма, не любившая жаловаться. И Вика испугалась.
– А что же твоя мама, с врачом говорила?
– А что – мама? Говорит, что я сама виновата. Простудилась на сквозняке, вот и лежи теперь, лечись. Говорит, что ж я могу сделать, если ты такая доходяга… Я не люблю, когда она приезжает. Привезет всего… заботливая, сволочь!
Вика с тревогой смотрела на Ирму. Теперь, пожалуй, она и без выдоха сможет надеть платье для менуэтов… Вика крепко поцеловала подругу в щеку. Щека была горячей.
Приехав домой, с порога бросилась к телефону.
– Это издательство «Наука»? У вас работает Сережа Косов, только я не знаю, в какой редакции… Могу я узнать его телефон? Мне очень надо!
– Вам Сергея Рудольфовича? – подобострастно переспросили в трубке, – соединяю.
– Сережа! Ты знаешь, что Ирма в больнице? Что ей очень плохо! И никому нет до нее дела! – со слезами выкрикнула Вика, до боли сжимая в руках телефонную трубку. – Сделай что-нибудь, Сережа! Пожалуйста! Поговори с врачом, может, ее в другую больницу перевести? Ей все хуже и хуже, а Виолетте наплевать!»
– Как в больнице?! В какой? Адрес, адрес больницы давай! – заорал Сергей Рудольфович. – Ты не реви. Все будет хорошо, я тебе обещаю, слышишь? Все, я поехал! Я тебе позвоню. – И первый повесил трубку.
Вика успокоенно вздохнула. Сереже хотелось верить, и она поверила: все будет хорошо…
В институте Ирма появилась через месяц – бледная, с огромными глазами на похудевшем лице, все такая же неприступно красивая. В перерыве ее обступили однокурсницы. – Ну, как ты? Что с тобой было-то? А похудела как! Одни косточки! Досталось тебе… – жалели Ирму девчонки.
– Да вот, от воспаления легких лечили, – рассказывала Ирма. – А у меня от лекарства отек легких начался. А никто и не думал! Если бы не Сережа, я бы умерла в этой больнице. Кашель был страшный, температура под сорок, и не опускалась… Сережа приехал и потребовал сделать повторные снимки, и выяснилось, что у меня не воспаление, а отек! Сережа с главврачом поругался и из больницы меня забрал. На руках до машины нес, я идти не могла…. Увез меня к себе, сам уколы делал, бульонами с ложечки кормил и черной икрой, а иначе бы я не выкарабкалась, – еле слышно закончила Ирма.
Она говорила без своего всегдашнего высокомерия, без выкрутасов и эмоций рассказывая о том, как чуть не умерла в Сокольнической больнице и как Сережа ее спас. (Вовремя Вика ему позвонила! А Виолетта Германовна почему не позвонила, почему она ничего не делала, чтобы спасти дочь?)
– А что же твоя мама? Переживала, наверное, с ума сходила!
– Не переживала. Она и не знала ничего, я ей вообще не говорила, сказала, что меня выписали и что я поживу пока у Сережи. Она не возражала.
Девчонки сраженно молчали…
– Когда же вы поженитесь с твоим Сережей? – спрашивали Ирму.
– Сережа тоже пристает, когда да когда… А зачем? Разве штамп в паспорте что-то меняет? Сережа меня любит, и больше мне ничего не надо.
В то время гражданские браки не были столь «популярны», как сейчас. И назывались иначе, с выраженным эмоциональным негативом, – сожительством. А гражданский муж именовался сожителем, что в сущности верно. Это считалось неприличным, особенно если тебе восемнадцать лет. Или двадцать один, как Ирме. Брак должен быть официальным, со штампом в паспорте, даже если он «ничего не меняет».
Однокурсницы очень удивились бы, если бы узнали, что Ирме не двадцать один, а двадцать восемь (хотя она выглядела на восемнадцать). Об этом знала одна Вика – из всего курса. Их с Ирмой дружбу осуждали. Вике пытались открыть на Ирму глаза. – Посмотри, с кем ты! Она же никого не любит, только себя. И своего Сережу. И чего, дураки, не женятся? Все у нее не как у людей: замуж она, видите ли, не хочет! С мамой хочет жить. Ну, ты и подругу себе нашла! С ней же не пойдешь никуда: все на нее будут пялиться, а на тебя никто и не глянет! Ей в театральном учиться, а не на журфаке. А самомнение какое… Как ты с ней ладишь, с ней же никто не может…
Дом Григория Негубина, построенный его дедом из сибирской лиственницы, оберегает от бед живущий на чердаке домовой. Даша, дочь Григория, не может простить домовому смерти матери и изощрённо мстит. Стараниями девочки домовой из доброго превращается в злого, и Дашина жизнь становится невыносимой. Несчастья случаются не с ней, а с теми, кого она любит, но в ком не течёт кровь Негубиных. Чтобы спасти от Избяного приёмную дочь, Дарья отправляет её в городской интернат… По народному поверью, злой домовой не может вернуться в прежнее доброе состояние.
Группа туристов-любителей растворилась в подмосковных лесах и исчезла, словно её и не было. Молодые, красивые, сильные, они могли бы жить, могли быть счастливы. Собственно, они и были счастливы, найдя друг друга, и им было хорошо вместе. Они исчезали по одному. Не появлялись в группе, не отвечали на звонки. Походных групп много: не приходят, значит выбрали другую. Жалко, конечно, но – вольному воля. О страшной правде никто не догадывался… В оформлении обложки использовано фото автора.
Когда от Томки ушёл муж, она не плакала. Ушёл – и слава богу! Томка всем для него пожертвовала, а он не ценил, только пользовался. Другую себе нашёл. Небось, такая же выпивоха, злорадно думала Томка, собирая мужнины вещи. А в сердце острой щепкой вонзилась обида и ворочалась там, кровоточила, не заживала: от неё, домовитой, хозяйственной, заботливой, ушёл муж. И не просто ушёл, а к какой-то пьянчужке. К собутыльнице.
Сапагины и Глинские дружили, что называется, домами. На праздники традиционно обменивались подарками. В гости ходили по очереди. В этот раз была очередь Глинских. Принимающая сторона искренне радовалась, представляя восторг друзей, которых ждал царский подарок – итальянская кофемашина «Лавацца». О том, как будут радоваться сами, они не представляли…
Сборник рассказов полумистического содержания. Написано на реальном фактическом материале. По ту сторону жизни, по ту сторону смерти, по ту сторону снов…
Время действия – девяностые годы, место действия – садово-дачное товарищество. Повесть о детях и их родителях, о дружбе и ненависти. О поступках, за которые приходится платить. Мир детства и мир взрослых обладают силой притяжения, как планеты. И как планеты, никогда не соприкасаются орбитами. Но иногда это случается, и тогда рушатся миры, гаснут чьи-то солнца, рассыпаются в осколки детское безграничное доверие, детская святая искренность и бескорыстная, беспредельная любовь. Для обложки использован фрагмент бесплатных обоев на рабочий стол.
Книга посвящена французскому лётчику и писателю Антуану де Сент-Экзюпери. Написана после посещения его любимой усадьбы под Лионом.Травля писателя при жизни, его таинственное исчезновение, необъективность книги воспоминаний его жены Консуэло, пошлые измышления в интернете о связях писателя с женщинами. Всё это заставило меня писать о Сент-Экзюпери, опираясь на документы и воспоминания людей об этом необыкновенном человеке.
«Старый дом на хуторе Большой Набатов. Нынче я с ним прощаюсь, словно бы с прежней жизнью. Хожу да брожу в одиноких раздумьях: светлых и горьких».
Апрель девяносто первого. После смерти родителей студент консерватории Тео становится опекуном своего младшего брата и сестры. Спустя десять лет все трое по-прежнему тесно привязаны друг к другу сложными и порой мучительными узами. Когда один из них испытывает творческий кризис, остальные пытаются ему помочь. Невинная детская игра, перенесенная в плоскость взрослых тем, грозит обернуться трагедией, но брат и сестра готовы на всё, чтобы вернуть близкому человеку вдохновение.
«Долгое эдвардианское лето» – так называли безмятежное время, которое пришло со смертью королевы Виктории и закончилось Первой мировой войной. Для юной Делии, приехавшей из провинции в австралийскую столицу, новая жизнь кажется счастливым сном. Однако большой город коварен: его населяют не только честные трудяги и праздные богачи, но и богемная молодежь, презирающая эдвардианскую добропорядочность. В таком обществе трудно сохранить себя – но всегда ли мы знаем, кем являемся на самом деле?
Этот роман покрывает весь ХХ век. Тут и приключения типичного «совецкого» мальчишки, и секс, и дружба, и любовь, и война: «та» война никуда, оказывается, не ушла, не забылась, не перестала менять нас сегодняшних. Брутальные воспоминания главного героя то и дело сменяются беспощадной рефлексией его «яйцеголового» альтер эго. Встречи с очень разными людьми — эсэсовцем на покое, сотрудником харьковской чрезвычайки, родной сестрой (и прототипом Лолиты?..) Владимира Набокова… История одного, нет, двух, нет, даже трех преступлений.
Ольга хотела решить финансовые проблемы самым простым способом: отдать свое тело на несколько лет Институту. Огромное вознаграждение с минимумом усилий – о таком мечтали многие. Вежливый доктор обещал, что после пробуждения не останется воспоминаний и здоровье будет в норме. Однако одно воспоминание сохранилось и перевернуло сознание, заставив пожалеть о потраченном времени. И если могущественная организация с легкостью перемелет любую проблему, то простому человеку будет сложно выпутаться из эксперимента, который оказался для него слишком жестоким.