Воспоминания о моей жизни - [25]

Начиналось второе галицийское сражение, в результате которого нам суждено было, шаг за шагом, потерять плоды первого, пожатые осенью 1914 года.

В войсках 10-го армейского корпуса ждали атаки – слишком очевидны были признаки подготовки к ней противника. В течение недель перед тем велась редкая, но систематическая артиллерийская пристрелка по нашим позициям и тылам. Появились новые виды снарядов – шрапнели с двойным разрывом, более мощные гранаты. Летали чаще аэропланы, как бы разглядывая сверху наше расположение и делая съемки вдоль и поперек русской укрепленной полосы. Никто им не мешал: своя авиация почти отсутствовала, противоаэропланных батарей не существовало. И лишь пехотные солдаты развлекались, стреляя в небо из ружей и извещая беспорядочной трескотней выстрелов о появлении над головами неприятельских летчиков.

Наконец, противник производил усиленные разведки нашей передовой линии. Захваченные нами пленные принадлежали иногда к новым частям, появившимся перед фронтом корпуса. Некоторые из более разговорчивых пленных показывали, что прибыли сильные подкрепления, артиллерия и, главное, германцы, которых до того не было на этом участке фронта.

Обо всем этом войска, конечно, доносили наверх. Сводка штаба корпуса шла в штаб 3-й армии. Армейская – в штаб фронта… Но никто, как будто, не реагировал на сведения о возможном сосредоточении против нас значительных сил. Задачи оставались прежние, пассивно оборонительные, на непомерно растянутом фронте. О подкреплениях не было и помину: наша стратегическая мысль усердно работала в направлении организации удара крайним левым флангом Юго-Западного фронта и носилась с проектом нашего вторжения в Венгрию и похода на Будапешт, а оттуда – на Вену!

На этот удаленный от нас фланг весною 1915 года и слали те резервы, которыми еще располагали Юго-Западный фронт и Ставка.

Планы эти, разумеется, как нельзя лучше играли в руку противника.

Как-то в конце февраля или в начале марта я получил в штабе Козловского полка секретную сводку сведений о группировке наших сил вдоль Карпатского хребта, по линии, в которой 10-й армейский корпус представлял собою загнутый назад правый фланг, глядевший не на юго-запад, а на запад.

Разобравшись в этой сводке и зная о нашем широком плане, я изумился его легкомыслию. Силы наши казались кружевом, одинаково слабым на всем протяжении.

Где находились и откуда можно было взять крупные резервы – не корпус или два, а больше, – чтобы образовать, во-первых, необходимый для удара кулак и, во-вторых, для развития наступления с чрезвычайным удлинением наших сообщений?

Не дело командира полка выступать с возражениями против плана Верховного Главнокомандующего. Тем не менее я не удержался и в полуофициальном порядке написал в штаб дивизии рапорт с изложением своих тревожных мыслей. Я не смел упомянуть о снарядном голоде, который перестал быть секретом в войсках; всякая большая наступательная операция могла при нем обратиться в катастрофу.

Мне неизвестно, какая участь постигла мой рапорт, написанный, разумеется, в холодных, выдержанных в строгих рамках дисциплины тонах. Передали ли его дальше, в штаб корпуса, или погребли в бумагах штаба дивизии под небрежной рубрикой «к делу»? Или еще прибавили: «Всяк сверчок знай свой шесток».

10-й корпус состоял из дивизий: 9-й, 31-й и 61-й. В таком порядке они и стояли, считая справа налево, на позиции к югу от Тарнова до Горлицы.

Позиция тянулась на пятьдесят верст, и, в среднем, на каждую версту фронта приходилось по одному батальону. В тылу корпуса и даже армии не было резервов. Так как мы собирались наступать на противоположном нашему фланге, этот наш участок считался второстепенным и строго оборонительным. Мы должны были удержаться без резервов, без корпусной артиллерии и почти без снарядов.

Стратегию этого рода нельзя было назвать иначе, как бесшабашной.

Нас спас Макензен! Русское отступление под напором его фаланги летом 1915 года совершилось, несмотря на огромные потери, с сохранением все же стратегического достоинства. Что случилось бы, зарвись мы за Карпаты с негодными средствами, вообразить легко. Перед нашими глазами пример одной такой дивизии (48-й, Корнилова) в начале немецкого наступления. Она успела спуститься с гор в Венгерскую долину, оказалась отрезанной и попала в плен вместе с ее начальником.

Как было сказано, 31-я дивизия занимала центральный участок позиций 10-го корпуса. На ее правом фланге наши окопы шли по двум высотам, лесистой и лысой, далее, примерно в середине, вдоль окраины деревни Сташкувка (взятой козловцами в декабре 1914 года); на левом фланге пензенцы занимали лесистую горку, считавшуюся ключом всей нашей позиции. Полковник Евсюков – выдающейся храбрости и энергии командир – тщательно укрепил эту горку и затем отказывался от смены пензенцев с этого участка. Слишком много было потрачено ими тут труда, и полк хотел сам защищать свое «родное» детище.

Вступив в начальствование штабом дивизии, я съездил на Пензенскую горку и убедился в том, что она действительно была приготовлена к обороне лучше других участков. Воспользовавшись подручным лесом, пензенцы прочно одели окопы бревнами, устроили солидные блиндажи и перекрыли кое-где ходы сообщений. Все это имело надежный вид и могло устоять против огня обыкновенной полевой артиллерии. Ружейный обстрел с позиции был хорош, и противнику приходилось подниматься под ним по довольно пологому скату.