Воспоминания о моей жизни - [26]

С точки зрения галицийского боевого опыта позиция дивизии была вообще укреплена удовлетворительно, а Пензенская горка казалась чуть не совершенством. Впоследствии, повидав под Ломжей окопы, которые мы строили против германцев, я убедился, что наши галицийские были далеко позади в смысле законченности и отделки. И уже, разумеется, не могли быть сравниваемы с теми сооружениями, о которых нам сообщали время от времени с французского фронта.

В Галиции, откуда мы собирались наносить удар левым флангом, сдерживая противника на правом, следовало, казалось бы, озаботиться соответственным укреплением на этом оборонительном фланге ряда позиций и рубежей в глубину. Это должно было придать обороне пружинность и возможность маневрировать с относительно малыми силами. Ничего сколько-нибудь планомерного и серьезного в этой области сделано не было.

Таким образом, в распоряжении 3-й армии для решения поставленной ей задачи были: жидкие окопы передовой линии в расстоянии прямого выстрела от противника; кое-какие тыловые окопы на линии полковых и дивизионных резервов, то есть в сфере огня первого боя, открывающего операцию; ничтожные вследствие длины позиции войсковые резервы и слабая дивизионная артиллерия.

Не хватало самых насущных средств: тяжелой артиллерии, авиации и даже снарядов для дивизионной артиллерии. Будущий бой не был подготовлен и в смысле укрепления в глубину.

Снарядный голод обнаружился официально в начале 1915 года, когда мы услышали изумительное приказание расходовать в день не больше восьми патронов на орудие!

Если атака 19 апреля лишь подтвердила наши ожидания, то сила огневого урагана, обрушившегося на войска корпуса, превзошла всякое воображение. В непрестанной долбежке наших позиций принимали участие, кроме обыкновенных полевых орудий, 3– и 4,5-дюймовых калибров, гаубицы и мортиры в 6, 8 и 9 дюймов. Наша жалкая числом и мощностью артиллерия, несмотря на ее героические усилия, была беспомощна против этой лавины стали, свинца и чугуна.

На фронте 31-й дивизии удалось взять в плен германского офицера и найти на нем карту с нанесенными германо-австрийскими батареями. Будучи эшелонированы по дальности и калибрам, они стояли тесно в несколько рядов – точно в колонне.

К полудню наши скромные окопы были разбиты, засыпаны, сравнены с землей.

И тем не менее пехота не дрогнула и держалась в ожидании приступа! Донесения были твердые!

Больше всего досталось ключу позиции – Пензенской горке Евсюкова. Как ни основательны были ее окопы и блиндажи – они оказались развороченными. Бревна летели вверх, как спички. Защитники окопов, оглушенные, перемешанные с убитыми, в дыму и в песке, отупелые, прижимались к остаткам своих брустверов, сжимая в руках винтовки в ожидании пехотной атаки. Это были не люди, а автоматы.

И они все же отбивали попытки противника подойти вплотную и ворваться на позицию…

В 2 часа дня положение стало еще хуже. У нас не оставалось никакой надежды на возможность удержаться хотя бы до следующего дня. Люди стояли в рост на месте своих бывших окопов, отбрасывая немцев где ружейным огнем, а где штыком. Над козловцами у села Сташкувки, в дополнение к общему аду, летали вдоль и поперек аэропланы и бросали сверху металлические стрелы.

Нечто подобное происходило и на участках соседних дивизий, 9-й и 61-й; в особенности тяжело было под Горлицей.

Было решено додержаться до сумерек, а наступали они не рано, и ночью отойти на так называемые заранее подготовленные позиции в тылу.

Нельзя было удивляться этому единственно возможному решению. Удивительно было то, что наша пехота смогла устоять в течение целого дня и начать свой отход в порядке. Чрезвычайно трудны были поддержание связи и передача приказаний. Телефонные линии поминутно рвались. Но телефонисты вели себя настоящими героями, и связь, хоть на короткое время, восстанавливалась. Не менее храбрости требовалось и от людей, посылаемых с письменными приказами. Благодаря исключительной дружности действий всех чинов дивизии, от старших офицеров до последнего стрелка, она благополучно отошла ночью на указанную ей линию. Потери в людях и в имуществе были велики, но мы не потеряли ни одного орудия (свидетельство того, что противнику не удалось как следует прорвать наш фронт и вклиниться в расположение дивизии).

В дальнейшем продолжалось то же самое, день за днем, хотя в смысле огня ничего подобного первому дню не повторилось. Объяснялось это невозможностью быстро передвигать и располагать в массе тяжелые батареи. Их обдуманное сосредоточение на реке Дунаец несомненно заняло несколько недель – не часов. Если бы 3-я армия имела директиву в случае обнаружения подготовки атаки на нас не принять боя и своевременно отойти на тыловую позицию – действительно укрепленную, – весь артиллерийский план неприятеля был бы сорван, вся эта ювелирная работа по постановке батарей пропала бы даром. Для новой атаки понадобились бы новые недели. А мы сохранили бы силы, уступив лишь незначительную полосу местности.

Так именно поступили в 1917 году немцы, сорвав приготовления франко-английского фронта и неожиданно отойдя на заранее устроенную крепкую линию «Гинденбурга».