Воспоминания о моей жизни - [24]

Это был человек крепко и мужественно сшитый, умный, веселый и твердый. Эта твердость сказывалась как в его служебных отношениях, так и в его жизненных правилах и понятиях. Он терпеть не мог обиняков, обходных путей и соглашательства. Смотрел на вещи здраво, просто и прямо. Командуя козловцами до меня и еще в мирное время, он превосходно воспитал офицерский состав этого полка. Работать с ним мне было легко и приятно.

Каковы были военные качества А. С. Саввича, лучше всего он сам рассказывал в письме, которое у меня сохранилось и которое он мне написал в октябре 1915 года, когда мы уже с ним служебно расстались. Сообщая о том, что он получил 81-ю пехотную дивизию – второочередную, – Александр Сергеевич пишет: «С 8 августа циркулирую с ней (с дивизией) не только из корпуса в корпус, но и из армии в армию. В настоящее время как будто бы пришился к Гренадерскому корпусу (к Куропаткину)… Хотя дивизия и, как говорится, «Господа нашего Иисуса Христа», но, откровенно говоря, не хуже других. Помощники у меня отличные… весь штаб на высоте своего призвания. Получил я дивизию 8 августа и предназначался в гарнизон Бреста, то есть на съедение, но, нисколько не смущаясь, быстро и весело поехал и явился Коменданту. Провожали меня, точно в могилу, а я вот на удивление всем жив, здоров и того и вам желаю».

И почерк у Саввича был четкий, бодрый и веселый, как его стиль и как он весь. У такого начальника всегда будут «отличные помощники».

Саввич не имел академического стажа, но был умен и умел себя образовать; он по заслугам выдвинулся сравнительно быстро из обыкновенной армейской среды. Происходил Александр Сергеевич из хорошей дворянской семьи юга России; в нем чувствовались личное достоинство и традиции хорошего помещичьего уклада.

Таким же барином был и артиллерист Телешов. Он вспомнил, между прочим, что недавно скончавшийся генерал Гильхен, мой тесть, служил в 31-й артиллерийской бригаде во время войны 1877–78 гг., участвовал в штурме Плевны и имел пожизненно мундир бригады.

Начальник дивизии Кузнецов носил редкое длинное имя, которое я уже забыл и за которым можно было подозревать происхождение из духовенства, любившего щеголять такими необычными именами. Это был человек небольшого роста, плотный, с черной, седеющей острой бородкой, обильно распространявшейся на щеки; был он «мрачно» умный и с патентом офицера Генерального штаба; несообщительный, – в противоположность жизнерадостному Саввичу. Служить с ним было все же возможно без трений. Едва ли Кузнецов был вообще способен на дружеское сближение, но, раз уверовав в подчиненного, он не мешал ему работать и шел навстречу.

Параллельно со службой он систематически вел какие-то записки в крошечных книжках, которые вынимал из кармана по несколько раз в день и что-то в них записывал. Быть может, это был дневник, в котором историк мог бы потом найти хронику событий – больших и малых – не только по дням, но и по часам. Тайна этих аккуратных заметок мелким почерком осталась нераскрытой и, наверное, ушла в могилу с их автором.

В подчинении у меня должны были находиться два ближайших помощника: офицер Генерального штаба – по «строевой» части и «хозяйственный» адъютант. Но первого, после отъезда Кардашенко, не заместили, почему помощник у меня оказался один, если не считать офицеров, присланных из полков для связи, и офицера, заведовавшего обозом.

Должен тут же отметить, что я ни разу не ощутил отсутствия в штабе младшего офицера Генерального штаба, несмотря на горячее боевое время, которое пришлось пережить. Я предпочитал сам составлять и диктовать все тактические распоряжения, это ускоряло процесс, а мой хозяйственный помощник оказался отличным сотрудником «на все руки». Это был капитан Федор Иванович Васильев, офицер 124-го пехотного Воронежского полка, очень неглупый, степенный, с правильными чертами лица, просившимися на византийскую икону. Он, как и Саввич, происходил из мелкопоместного помещичьего круга Харьковской губернии. Младший брат его Сергей служил под моим начальством в Козловском полку и ведал полковой пулеметной командой.

При всей своей степенности Федор Иванович был расторопным офицером, быстро схватывал суть дела и быстро приводил в исполнение все ему порученное. Я с удовольствием узнал в эмиграции, что он и его семья – тоже степенная и точная, в отца, – находились в Египте, в Александрии. Мой измайловский сослуживец А. Я. Бретцель подружился с ним и привлек к своему изданию исторического сборника «Измайловская Старина».

В Египте же, по странной случайности, в Каире, очутился с семьей и А. С. Саввич.

С обоими харьковцами я обменялся дружескими письмами, Ф. И. Васильев вспомнил кое-что из нашего общего прошлого, и в том числе загадочные записные книжки Кузнецова.

В общем, личный состав штаба 31-й пехотной дивизии – командный и исполнительный – казался достаточно хорошо подобравшимся. Слаженность управления и отсутствие разногласий вскоре были доказаны на практике в обстановке чрезвычайного боевого испытания.

Одним ранним и поистине прекрасным утром мы были разбужены непривычным громом орудий, превратившимся скоро в сплошной гул. Так приветствовал нас на рассвете 19 апреля 1915 года (старого стиля) фельдмаршал Макензен.