Воспоминания о моей жизни - [19]

Пройдя с Куркиным к его ротам, я убедился, что они достаточно продвинулись вперед, чтобы обеспечить удержание высоты и, в случае нужды, отбить контратаку противника.

Но последний мог еще спуститься с другой лесистой вершины, еще далее вправо; тут он встретил бы мой 2-й батальон, который я, следуя на первый перевал, выдвинул к этой второй высоте.

В общем, все кончилось удачно: Калишев прогнал венгров с батареи, захватив пленных. Появление козловцев на кряже и на подступах к нему и их атака остановили наступление противника и разрушили его план.

Между тем вначале он обещал много: воронежцы были застигнуты врасплох и должны были второпях перестраиваться из походной колонны в боевой порядок, повернувшись к стороне открытого фланга на девяносто градусов. Батареи находились в середине колонны и потому сразу оказались в первой линии и были атакованы. Пока удалось, отступая, выделить резервы вглубь и организовать позиционную оборону, обстановка для нас была критической. В это беспорядочное время мы и вынуждены были бросить 6-ю батарею.

Притихли боевые шумы постепенно и правее, на фронте соседнего корпуса. Что касается воронежцев влево, то они, зацепившись за ряд высот, остановились и отбили дальнейшие атаки противника огнем. Поправлять и налаживать дело на этом участке штаб дивизии из своего неподвижного «далека» командировал генерала Саввича. Саввич в своей должности бригадного играл как бы роль активного боевого помощника канцелярского начальника дивизии и неизменно посылался туда, где обстановка портилась и становилась угрожающей.

Саввич своими глазами видел, между прочим, атаку 3-й роты козловцев на захваченную было венграми нашу 6-ю батарею. Впоследствии это пригодилось, как увидим; но еще более важной оказалась мудрая предусмотрительность Калишева, который сдал батарею артиллеристам под расписку. Для принятия ее с наступлением темноты прибыли с орудийными замками только унтер-офицеры и бомбардиры (показалось странным, что не прислали офицера). Калишев настоял на выдаче ему письменного удостоверения, что орудия приняты в полном порядке, как они были оставлены – без замков. Этому клочку линованной бумаги, вырванному из чьей-то записной книжки, и неуверенным строчкам полуграмотного артиллерийского унтер-офицера (фейерверкера) козловцы вообще и Калишев в частности были обязаны затем, в последующие дни и даже месяцы, восстановлением правды вокруг этого грустного эпизода с батареей.

Поздно вечером, когда бой повсюду стих и обе стороны так или иначе приготовились к ночлегу, я получил приказ из штаба дивизии произвести ночную атаку противника, удержавшегося на соседней справа высоте.

Предприятие это, мысль о котором была, очевидно, внушена дневным успехом Козловского полка, могло повести к печальным результатам. Австрийцы и мы остановились друг против друга в лесу. Никаких предварительных разведок подступов к позиции неприятеля козловцы не произвели и не имели на это времени. Наступившая декабрьская безлунная ночь набросила на лесистый кряж свой непроницаемый черный покров. Вести людей в атаку в этой тьме и через лес, еще более затруднявший связь и управление, значило подвергнуть полк риску поражения. Это было бы слепое движение очертя голову и могло привести к совершенно бесполезным потерям и расстройству. Между тем одержанный нами 9 декабря успех обошелся полку, к счастью, очень дешево. Потери были незначительны.

К тому же атака эта ничем не вызывалась, кроме желания пожать новые лавры. Правда, австрийцы сидели рядом на высоте, но они были с двух сторон прочно закупорены козловцами. Если бы противник продолжал цепляться за этот уединенный пункт, можно было бы через день-другой сбить его с него, подготовив атаку на основании тщательных разведок позиции и силы ее занятия.

Будущее показало, в какой степени торопливый приступ был бы бесполезен.

Пока же мне пришлось выдержать настоящий бой по телефону со штабом дивизии. Начав доказывать опасность атаки в сравнительно спокойных тонах, но натолкнувшись на тупое упрямство начальника штаба дивизии, я вспылил и сказал: «До тех пор пока я командую полком, я отказываюсь вести людей в этих условиях на убой и на почти верную неудачу; если вам угодно настаивать на этом приказе, прошу отчислить меня от командования полком». И оборвал разговор.

От командования отрешен я не был, а атаку отменили.

Контрнаступление противника, захватившее нас врасплох, имело только тот результат, что остановило наше преследование на довольно широком фронте и заставило от походного порядка перейти к обороне.

Австрийцы, с другой стороны, будучи отбиты 9 декабря, тоже насторожились оборонительно. По-видимому, у них не хватало свежих резервов, чтобы возобновить атаки. В нашей же активности они могли усмотреть, что мы располагали такими резервами.

Как бы то ни было, мы простояли так друг против друга еще три дня, ничего не предпринимая и как бы выжидая, – кто первый тронется с места.

Наконец, 12 декабря я получил приказ произвести в связи с переходом дивизии в наступление ту атаку, от которой я отказался 9 декабря. Теперь, во всеоружии разведок (в том числе моей личной), такая атака представлялась уместной и возможной. Она была назначена на рассвете 13-го. Но когда в полутьме зимнего раннего утра мы пошли к окопам неприятеля, нас встретило молчание.