Воспоминания о моей жизни - [21]

После 13 декабря мы еще несколько дней следовали за отступавшим противником, пока он не остановился на линии рек Дунайца и Бялы, южнее Тарнова. Мы, то есть 3-я армия, снова своим левым флангом уперлись в проходы через Карпатский хребет. На фронте 31-й дивизии против реки Бялы, в виде последнего штриха, решили отбросить австрийцев за эту реку и таким образом тактически улучшить нашу позицию. В боевой линии на этом участке стоял Козловский полк, и потому на него, а также, кажется, на пензенцев, левее, легла эта задача.

Козловцам предстояло выбить австрийцев из деревни Сташкувки, расположенной на высоте по сю сторону долины реки Бялы. Я решил произвести атаку на рассвете, стараясь захватить неприятеля врасплох. Если память мне не изменяет, сделали мы это под Рождество (старого стиля). Австрийцы еще не успели как следует укрепиться, и быстрая, с налета, атака козловцев удалась как нельзя было лучше. Наши потери оказались совершенно ничтожными, а противник оставил в наших руках много пленных и пулеметы.

Затем обе стороны начали серьезно окапываться и как бы устраиваться на зиму. Траншеи наши все же не получили такого солидного развития, как это установилось на французском фронте и о чем нам сообщали время от времени сводки и брошюры, издававшиеся Ставкой. Только пензенцы на своей лесистой горе – тактическом ключе позиции дивизии – постарались подойти к этому идеалу. Но укрепленные деревом их окопы и убежища были в самое короткое время разнесены и сровнены с землей в день решительной атаки Макензена 19 апреля 1915 года.

На своем участке я рассчитывал главным образом на маневр частных резервов в случае атаки и потому, вспоминая уроки Севастополя, боролся с идеей сплошной линии окопов. Тактика эта принесла плоды при нескольких мелких попытках австрийцев прорвать позицию козловцев во время зимнего стояния.

Самой серьезной попыткой была атака 23 февраля 1915 года на деревню Сташкувку. Противнику удалось захватить участок нашей позиции, но штыковой удар батальонного резерва выбил австрийцев и принес нам трофеи.

Здесь кстати отметить, что в моей боевой практике мне ни разу не привелось вести длинное огневое наступление на неприятеля. Все произведенные мною атаки были короткие, штыковые, и были построены на быстроте и внезапности. При численной слабости русской артиллерии и почти полном отсутствии тяжелых калибров применение этого чисто пехотного способа неизменно давало требуемые результаты и сокращало наши потери. Но, конечно, для этого нужны были относительно небольшие дистанции, отделявшие нас от противника.

Во время зимы мы не страдали от холода. Несмотря на нахождение в предгорьях Карпат, климат для русского человека представлялся мягким.

Штаб полка довольно долго был расположен вблизи позиции, шагах в восьмистах от ближайших окопов. Это была крошечная деревушка, скорее хутор, незаметно приютившаяся в складке лощины, ведшей в нашу сторону от противника.

Над этой группой домов постоянно жужжали перелетные ружейные пули. Как-то в штаб полка прибыло три-четыре представителя Союза Земства и Городов. Мы угостили их завтраком, а затем повели показывать австрийцев. Для этого нужно было сделать только шагов двадцать, ибо из-за изгороди нашего двора позиция противника ясно виднелась даже простому глазу, а в бинокль и подавно. Штатские гости никак не ожидали такой близости, привыкнув, по-видимому, что полковые штабы находились в версте-двух от линии окопов. Пока земские посланники любовались в бинокль австрийскими окопами, в которых было заметно даже движение отдельных людей, что-то просвистало мимо их ушей. Просвистало и повторилось.

– Что это такое? – спросили они.

– Пули, – ответили мы.

Гости заторопились в обратный путь и быстро нас покинули, хотя мы гостеприимно предлагали им пройти дальше в наши окопы.

Выжила штаб полка из этого уютного места, в конце концов, артиллерия противника. Она принялась периодически «ошпаривать» нас гранатами – хутор и соседние горки. Иногда они проделывали это ночью, и наутро мы выходили смотреть на черные воронки, большими пятаками рисовавшиеся на ярко-белом снегу.

Впоследствии мы перешли в деревню далее в тылу, когда ее освободил штаб бригады.

За зимние месяцы позиционной войны вспоминаю два случая.

Было воскресенье. В походной церкви, при обозе первого разряда, шла служба, на которой присутствовал батальон, состоявший в резерве, и я с одним из офицеров полкового штаба. Церковь была устроена в большом амбаре. Служили истово, а певчие пели особенно хорошо и старательно. Обедня подходила к концу.

Вдруг, в торжественный момент выноса Святых Даров, мы услышали густой и грозный шум медленно идущего «паровоза», то есть 12-дюймового снаряда. Было впечатление, что он летит прямо на нас.

Шум приближался. Священник побледнел, но голос его не дрогнул! Не дрогнули и голоса хора! Среди солдат никто не обнаружил волнения. Казалось, все затвердели.

Затем где-то в тылу раздался громовой удар. «Паровоз» действительно летел через нас, но нацелен был в штаб бригады. Упав, он вырыл огромную воронку совсем рядом со зданием школы, где помещался штаб и где в то время чины его завтракали. Меткость была поразительная. В окнах школы выбило все стекла. Их осколками и мелкими осколками гранаты были ранены многие, в том числе А. С. Саввич и командир воронежцев Энвальд. К счастью, легко.