Воспоминания. Мемуарные очерки. Том 2 - [42]
<…> Г. Гоголь, приехав в Петербург, явился к первому ко мне, с тетрадью «малороссийских повестей и рассказов», по названию родового села одного вельможи. <…> г. Гоголь весьма плохо знал язык великороссийский, что ваш покорный слуга и сказал ему в глаза, когда прочел в рукописи «Вечера на хуторе». Надобно отдать справедливость покойному Гоголю: он знал, чему обязан своею известностью, даже знал настоящее достоинство своих сочинений, весьма был недоволен преувеличенными похвалами и отдавал справедливость своим критикам, которые никогда не отнимали у него таланта смешить своими рассказами и рисовать карикатуры.
<…> Я был действователем в литературе, когда Гоголь только начал писать, и хотя биограф его[353] умалчивает, но Гоголь явился к первому ко мне с рукописью «Вечера на Диканьке»[354], и я хорошо знаю степень образования Гоголя и его взгляд на литературу. В одной части сочинения моего «Воспоминания» и проч., которая может быть выйдет в свет лет через пятьдесят по моей смерти, я расскажу подробно, как и почему совершилось это чудо, а теперь приподнимаю только кончик завесы, за которою скрывается это происшествие.
Публика наша любит сатиру и насмешку, и в большинстве публики эстетическое чувство, любовь к прекрасному и высокому или выспреннему (l’amour du beau et du sublime) еще не довольно развиты. В этом надобно сознаться. Однако ж, по словам самого г. Писемского (Отеч[ественные] зап[иски]. Октябрь. Отд. III. Стр. 60)[355], публика не сочувствовала при появлении в свете сочинений Гоголя: «Скучно и непонятно! говорили одни. Сально и тривиально![356] повторяли другие. Социально-безнравственно! решили третьи. Критики и рецензенты почти повторяли то же». Это говорит г. Писемский! Каким же образом и публика, и критики, и рецензенты вдруг переменили мнение и стали превозносить то, что прежде унижали? Вот сокращенный ответ. В это время в литературе были люди, которые писали статьи юмористические и критические[357], и не хотели подчиниться рабски литературной партии, называемой московскою. В этой партии были люди с высокими талантами; они прежде проживали в Москве и переселились в Петербург в то время, когда переехал сюда же Карамзин[358]. Каждый писатель имеет хотя малую долю самолюбия. Новые сатирические писатели и критики задели самолюбие членов московской партии, и они стали превозносить Гоголя, чтоб им, так сказать, затереть или уничтожить всякое влияние на публику новых непокорных юмористов и критиков. Гоголь, с появлением своего сочинения «Вечера на Диканьке», нашел ласковый прием в высшем кругу общества, а вследствие того покровительство и защиту у литераторов, которые посещали этот круг. Никого не называю. Ударили в набат и накликали славу Гоголю! Наша публика любит потешное, охотница похохотать, а малороссийский юмор Гоголя точно забавен, хотя иногда и является неумытым, небритым и непричесанным. Уверяли, что карикатуры Гоголя народность, и многие поверили, что на Руси есть такие люди, каких выводит на сцену Гоголь.
В главе изящной словесности (разумея под этим названием роман, повесть и рассказ или повествование) стояли, в самую блистательную эпоху литературы, Карамзин и Жуковский. Когда Карамзин занялся исключительно историею, а Жуковский поэзиею, начали постепенно появляться беллетристы Карамзинской школы, т. е. школы, предписывающей чистоту языка и соблюдение литературных приличий. Пушкин появился поздно с своею прозою, но двумя своими повестями: «Пиковою дамой» и «Капитанскою дочкой», занял первое место после основателей нынешней прозы (т. е. Карамзина и Жуковского), а между тем на горизонте русской словесности появлялись, как звезды, отличные прозаические сочинения гг. Глинки (Ф. Н.), Загоскина, Лажечникова, Павлова (автора повестей), Перовского (автора «Монастырки» и «Двойника»), князя Одоевского, Масальского, Квитки (под именем Грицка Основьяненка), Кукольника и некоторых других. Три журналиста, Греч, Булгарин и Полевой, а впоследствии г. Сенковский, также действовали сами на поприще романа и повести. Литература разделилась на два стана, на петербургскую и московскую партии. Что в Москве почиталось совершенством, в Петербурге едва признавали недурным и обратно. Прения имели свою хорошую сторону. Писатели обоих станов были осторожны и друг перед другом старались щеголять если не изобретением, то изящностью форм. Так называемая московская партия существовала не в одной Москве, но и в самом Петербурге, и главою ее сделался Пушкин, действуя сперва в «Литературной газете» (барона Дельвига), а потом в «Современнике». Главная цель этой партии состояла в том, чтобы уничтожить влияние на литературу, сперва «Сына Отечества» и «Литературных листков» (изд[ававшихся] при «Северном архиве»[359]), а потом «Северной пчелы». Партия не достигла своей цели, но, после смерти Пушкина продолжая борьбу, принялась за другие средства, о которых сказано будет ниже.
За несколько лет до смерти Пушкина появился на поприще изящной словесности г. Гоголь, с собранием рассказов под заглавием «Вечера на хуторе близ Диканьки». Это бесспорно лучшее из всего, что написал г. Гоголь, и сочинению отдана была полная справедливость во всех журналах. Особый малороссийский юмор, свойственный только уроженцам Малороссии, верные очерки малороссийских нравов и занимательность рассказа, отличающие это сочинение, замечены были всеми критиками, и г. Гоголь с первого раза поставлен был в число даровитых писателей. Не всем известно, что Диканька есть наследственная вотчина знаменитого рода Кочубеев, принадлежавшая еще врагу Мазепы
