Воспоминания и мысли - [19]

Как я страдала первые месяцы нашего пребывания в Ливерпуле! Музыка, чтение, искусство – всё, что я так сильно любила, не облегчало моего горя, даже не возбуждало моего интереса. И вот меня охватило непреодолимое желание найти какое-нибудь страдание, которое превосходило бы мое собственное, найти людей несчастнее меня. Всем известно, что их тысячи. Я не преувеличивала своего горя, я знала только, что сердце мое тоскует день и ночь, и мне казалось, что единственным облегчением для меня будет найти людей, которые тоже страдают день и ночь и у которых, быть может, на то есть более серьезные причины. Вне этого я не имела никакого ясного представления о том, каким способом прийти на помощь другим. В то время я желала только одного: погрузиться в какую-нибудь людскую скорбь и сказать тем, кто страдает: «Я вас понимаю, потому что я сама страдаю».

В Ливерпуле было нетрудно найти и скорбь, и страдание. Между прочим там был рабочий дом; это был положительно маленький город: в то время там находилось пять тысяч человек. В этом громадном учреждении был госпиталь, имевший счастье быть под руководством Агнессы Джонс. Ее можно назвать ангелом доброты, она полна была самоотвержения. Жизнь этой женщины и ее замечательная деятельность были описаны после ее смерти. Кроме прекрасного госпиталя, рабочий дом не отличался идеальным устройством в то время. Несколько лет спустя было уже введено много улучшений. Существовали также палаты для бедных больных женщин и девушек. Эти жалкие одинокие создания напоминали осенние листья, гонимые холодным ветром. Многие умирали от чахотки, от истощения сил. Они находили здесь приют, но были по-прежнему нравственно одиноки, так как добрый гений Агнесса Джонс не заведовала этой частью госпиталя. В нижнем этаже рабочего дома помещалось исправительное заведение для женщин. Оно состояло из ряда обширных сводчатых подвалов, с обнаженными стенами и без всякой мебели. Пол был выложен большими каменными плитами. Это помещение называли «мастерскими». Несчастные женщины, гонимые голодом, холодом, пороком или просто одиночеством, добровольно приходили сюда, прося приюта на несколько дней или просто обращаясь за куском хлеба, взамен чего они обязывались щипать паклю. Некоторые же находились здесь в заключении. Как-то отправилась я в этот «исправительный дом» и попросила разрешения войти. Меня ввели в большую полутемную залу. Там было около двухсот женщин. Я села между ними на полу и начала щипать паклю. Они стали смеяться и говорили, что мои пальцы не созданы для этой работы; это было совершенно верно. Я тоже смеялась и в конце концов мы подружились. Я предложила им выучить несколько текстов Св. Писания и ответить мне их при моем следующем посещении. Еще теперь помню одну красивую молодую девушку. Она стояла возле кучи старых насмоленных влажных канатов, работала и прекрасно, без запинки ответила мне своим звучным голосом чудную XIV главу из Евангелия Св. Иоанна, где приведены следующие слова Христа: «Мир оставляю вам, мир даю вам, не так, как мир дает, даю вам. Да не смущается сердце ваше и не устрашается». Девушка сама выбрала этот текст. Сосредоточенно слушали ее эти женщины, несчастные, в лохмотьях, невежественные; были между ними и преступные; сердце их полно было чувством возмущения и какой-то дикой жестокости. Молодая девушка подготовила мне почву. Я воспользовалась царившим спокойствием и сказала: «Теперь станем на колени все вместе и обратимся с молитвой ко Христу. Он произнес те слова, которые вы только что слышали». Все упали на колени, некоторые простерлись на холодных каменных плитах. Одни повторяли за мной слова молитвы, другие плакали. Слышались жалобы и стоны, несмелые, прерывистые; они поднимались из глубины измученных душ и сливались в один глубокий горестный вопль; он пронизывал сырую атмосферу подвала, проносился под мрачными сводами, чтобы подняться к престолу Самого Господа.

Не буду более распространяться. Скажу только, что следствием моих посещений было то, что масса женщин, самых несчастных, осаждали наш дом. Я ходила не только в «исправительный дом», но также в больницу и в порт. Все эти бедные женщины были благодарны за всякое маленькое участие, за самую ничтожную помощь. Число их росло, и мне надо было предпринять что-нибудь для оказания им. постоянной поддержки. В Ливерпуле не существовало в то время никаких благотворительных учреждений, которые занимались бы этими отверженными. Существовало, правда, католическое убежище «Добрый Пастырь», расположенное в некотором расстоянии от города, но это был исправительный дом старинного типа, носивший скорее характер тюрьмы. Затем было еще одно убежище, меньше предыдущего. И, наконец, «Home», недавно открытый госпожой Круппер. Ошибочно думать, что мои друзья из мастерской рабочего дома охотно искали приюта в подобных учреждениях. Многие из них, особенно ирландки, гордились своей добродетелью, и действительно, они имели на это право, особенно если принять в расчет то обстоятельство, что они большей частью были из плохой среды, затем страшно мало зарабатывали продажей песка на улицах или же торговлей бракованным товаром в самых бедных кварталах города. Они обыкновенно ходили босиком и с непокрытой головой. Женщины из Ланкашира отличаются силой и смелостью. Те из них, которых присылали в исправительный дом для отбытия наказания, были обыкновенно осуждены за нанесение оскорблений и побоев, за воровство, за пьянство. Между ними можно было бы найти деятельных работниц для какого-либо полезного дела. Те же, которые родились от родителей-преступников или алкоголиков, были существа совершенно непригодные, но сами по себе не вполне ответственные; несчастные, чахлые растения, без сил, без жизненной энергии, без каких бы то ни было нравственных понятий, просто человеческие руины. С этими женщинами было почти невозможно прийти к каким-нибудь результатам.