Воспоминания генерала Российской армии, 1861–1919 - [50]
К Рождеству 4-й батальон перешел в казармы на Вторую речку, и я получил квартиру в три комнатки там же в «Харбинском» бараке, я считал себя счастливцем. Был получен высочайший приказ о пожаловании 11-му полку за Японскую войну Георгиевского знамени[114]. Я от радости так напился, что еле добрался до дому и все-таки еще мог купить столовые часы фабрики Сеннет за 45 руб. Ура-а-а!
На Второй речке стояли 1-й и 4-й батальоны. Я как старший был назначен комендантом и наводил порядки. Кроме прямых обязанностей, мне поручались генерал-губернатором Андреевым расследования по политическим делам, и исполнял с успехом. Когда Андреева сменил губернатор генерал Василий Егорович Флуг[115], то и он привлекал меня к распутыванию уголовных дел, и своим честным отношением спас владивостокского полицеймейстера полковника Генриха Ивановича Лединга[116] от арестантских рот; мое расследование было вырезано из следственного дела, но в день 1-го заседания судебной палаты по делу полковника Г. И. Лединга я нашел у себя черновик всего расследования и представил как свидетель Судебной палате. По рассмотрении палатой и прокурором последний отказался от обвинения и Лединг был оправдан… Публика мне устроила овацию, а Генрих никогда меня не мог забыть «до самой смерти», которая скосила его на Юго-Западном фронте от простуды.
В высочайшем присутствии 17 февраля 1908 года состоялась прибивка Георгиевского знамени, пожалованного 11-му Восточно-Сибирскому стрелковому Ее Величества Государыни Императрицы Марии Федоровны полку за отличия, оказанные в войну с Японией.
На особом листе после этой надписи собственноручно написано: «На вечную славу полку. Мария. 17 февраля 1908».
Дальше идут подписи: Михаил, Ольга, пр[инц] Петр Ольденбурский, генерал-адъютант Линевич, генерал-адъютант князь Барятинский (отец)[117] и т. д.
Окончательная прибивка и освящение знамени было во Владивостоке[118]. Освящал знамя архиепископ Евсевий. Парад был на Первой речке, на лугу, который теперь весь застроен. Присутствовали комендант крепости генерал-майор Ирман, начальник дивизии генерал-лейтенант Ольшевский, контр-адмирал Матусевич, генерал-майор Тохателов, генерал-майор Томашевский, генерал-майор Шинкаренко, полковник барон Будберг и много других. Был парадный обед и бал с ужином.
Мне на Второй речке жилось очень хорошо, жили мы дружно, особенно я был дружен с Басаловым, Зевакиным, Похвисневым, Доруховским, Белопольским, молодежь держал «в струне». Через большую дорогу жили наши артиллеристы, но я редко бывал у них, старых уже не было, а новые из России были «с душком»… Из них я был хорош с Гогоберидзе, Грузевич-Нечаем, и старым Григорием Семеновичем Петровым, вот и все. В город я ездил часто, так как ходило четыре пары дачных поездов от Владивостока до Угловой и обратно. Часто бывал у Барятинских, и они приезжали, и раз мой Петров угостил их — бекасы в луково-томатном соусе со сметаной, так что княгиня пальчики облизала… Вообще жили по-хорошему. В воскресенье я бывал за обедней в соборе, потом шел прогуляться и посидеть у памятника Невельскому — полюбоваться на бухту Золотой Рог, кто-нибудь подходил, и мы отправлялись в ресторан Василия Михайловича Шуина[119], который встречал всегда низким поклоном с рукопожатием в обе ручки, сперва холодная водочка со свежей икоркой, крабом, креветками, ветчинкой и т. д., потом подавалась кулебяка с визигой и яйцами, осетриной и рисом, зеленым луком и с яйцами, а дальше обед, кофе с ликерчиком, извозчик, вокзал, поезд, Вторая речка, квартира, полутемная спальня с кроваткой и сон праведника в воскресный день… Это расписание № 1.
Сатана не дремал, и поведение праведника ему претило, и он пускался на искушения праведника, стараясь искусить к вечеру. Праведник пил вечерний чай в 5 часов, ему вдруг становилось «скушно», как говорили московские купчихи. Он тоскливо смотрел на потолок харбинского барака, от которого комната имела вид ящика из-под пианино… ему хотелось жизни и развлечения… Быстро праведник умывался, одевался и бежал на разъезд Вторая речка, билет за 20 коп. — и поезд тихо подходил со стороны станции Седанка. Через 20 минут праведник уже на Светланке[120] любезно раскланивается налево и направо… Кофе и мороженое у Кокина, билет 1-го ряда в оперетке и, наконец, театральный зал и знакомые в зале, и знакомые за кулисами… Игривые звуки и мелодии заставляли сердце усиленно биться. Во втором акте подходит Александр Капитонович Борисов (частный поверенный[121]) и тихо спрашивает: «Где ужинаете?». — «Давайте в „Золотом якоре“». — «Хорошо, идет». Оканчивается оперетка, и своя компания прямо переходит наверх в ресторан, и питие до трех часов, потом компания переходит в кафешантан «Модерн» или «Тихий океан», и там оканчивался в часов шесть утра путь уже грешника. Идешь на вокзал, садишься на первый дачный поезд — и в 7 часов дома, а в 8 идешь в роты на поверку занятий. После обеда глубокий сон, часто без ужина, и на другой день встаешь свеженький и бодренький.
По средам наша компания сбиралась у Г. И. Лединга на обед, такого обеда вкусного, обильного нигде во Владивостоке нельзя было встретить, и компания засиживалась до 6–7 вечера, а оттуда шли в театр… так жили во Владивостоке.
