Воспоминания - [69]

Все это, как могла, я объяснила консулу. Он согласился со мной и принял меры предосторожности – забаррикадировал на ночь все входы, вооружил ружьями и револьверами находившихся в консульстве офицеров, а их там было немало. Потом я узнала, что Спассарис укрыл у себя и таким образом спас двадцать пять офицеров. Он был единственным консулом в Таганроге, оказавшим такой приют русским офицерам. Это следует помнить.

Мир праху твоему, добрый и храбрый человек. Он умер в Афинах от болезни сердца. Большевики сильно подорвали здоровье консула: держали его в тюрьме, где он заболел сыпным тифом и только чудом спасся от смерти. Все же большевики, которые были в Таганроге до прихода немцев, считались с консулом и уважали его.

Когда мы с дочерью были одни в консульстве и там еще никто не прятался, мы свободно ходили по всей квартире консула и обедали в столовой вместе с его семьей. У них жили обе мои бывшие, преданные прислуги и служили им, а также девушка-румынка при детях, которая не говорила по-русски. Она тоже была надежная, и я не боялась, что прислуга нас выдаст.

Когда же офицеры стали искать спасения от смерти под крышей консула, то я уже не показывалась – сидела с дочерью взаперти в своей комнате. Туда нам приносили еду и все необходимое; открывали мы только на условный стук. Я не знала этих офицеров и не могла им доверять, помнила пример Протопопова, спасшего свою жизнь ценой предательства. Среди них могли быть и большевистские провокаторы. Консул знал не всех. Он всегда сообщал мне фамилию прибывшего, но я их тоже не знала. Очевидно, это были молодые офицеры не из нашего округа, и мы с дочерью решили не подавать признаков жизни.

Наконец, пришел радостный консул и пригласил нас на балкон. Большевики бежали, город был освобожден от их террора. Я была рада подышать свежим воздухом и свободно посидеть на балконе, тем более что окно в моей комнате закрывала плотная занавеска. Это была не лишняя предосторожность. Консул торжественно привел нас на балкон, где уже собрались жена и все его дети. И вдруг я увидела тихо идущие по улице колонны немцев в касках. Они шли не торопясь, торжественно, и их шлемы ясно вырисовывались на фоне пустынных улиц. Жители, очевидно, их боялись и попрятались по своим домам.

Сердце сжалось, рыдания подступили к горлу. Я свободна и дети мои в безопасности!.. Но какой ценой?! Немцы спокойно, как у себя, вошли в город и будут всем распоряжаться, как дома. Они вторглись вглубь России, заберут весь наш хлеб, все съедобное и увезут в Германию. А может быть, останутся и будут хозяевами положения. Значит, врагам я обязана спасением жизни, спасением детей, свободой!.. Какой позор, унижение, и это гордая, непобедимая Россия – моя родина! Какой ужас! Попали из огня да в полымя. Мысли вихрем неслись в моей голове. Какое счастье, что мой дорогой генерал не дожил до такого позора! Я готова была лишиться чувств, мне стало дурно…

Очнулась, когда около меня хлопотали, приводя в чувство… Консул и его жена испуганно спрашивали, что со мной. Я же только лепетала: «Немцы, немцы, какой позор для России». Консул меня отлично понял, у него было очень чуткое сердце. Он сам много пережил, когда турки держали его в заключении и он еле-еле спасся от них бегством. Консул рассказывал мне о своих злоключениях и видел, что я, как русская, переживаю трагедию и позор России… Он оградил меня от расспросов и внимания, еще более усугублявших мое состояние.

На следующее утро я решила оставить гостеприимный дом чудной семьи консула. Надо было дать покой ему и его жене, ожидавшей прибавления семейства. Мы с детьми вернулись в квартиру Е. И. Крассана. Там оставалась только его старуха-тетка с прислугой, а он сам скрывался у друзей в ожидании мести большевиков за укрывательство моей семьи. Они отлично понимали роль во всем этом Крассана, как моего родственника.

Они злились на него еще и за то, что он не позволял грабить богатых греков, которых было немало. Большевики, повторяю, считались с Крассаном как с заместителем греческого консула и защитником греческого народа, проживавшего в Таганроге, но в последние часы перед своим бегством могли и пренебречь его неприкосновенностью. Учитывая все это, Крассан предпочел благоразумно скрыться.

Вернувшись домой, я нашла в нем большой беспорядок, не хватало многих моих вещей – белья и прочего. Конечно, это было дело рук прислуги Е. И. Крассана – несносной, хитрой, вороватой и бессердечной женщины. С приходом большевиков она ничего не делала и целыми днями пропадала на митингах, расстрелах и тому подобных собраниях большевиков. Она говорила, что наступила свобода и можно не работать на господ.

Ничего нельзя было сказать, и мы сами делали, что могли. Она же аккуратно приходила к обеду и ужину и ела то, что мы готовили. Это была своеобразная свобода: мы должны были служить ей. Жалованье же свое она получала аккуратно и, ничего не делая, не стыдилась его брать. К тому же она имела даровую квартиру и стол. Вот так вся прислуга и рабочие поняли свободу. Они решили, что могут сесть на шею своим работодателям, заставить их работать на себя и содержать. Это был отнюдь не единичный пример. Кроме того, прислуга нередко без жалости выдавала большевикам своих кормильцев. И спохватывалась, что