Воспоминания - [71]

Узнала, что такая комиссия уже существует. В нее входили прокурор и судебный следователь, живший на квартире моей знакомой англичанки Madame Кризберг.[308] Я обратилась в эту комиссию и просила, чтобы, отправляясь на розыски трупов, они взяли бы моего зятя для опознания генерала: П. К. Ренненкампф не житель Таганрога и, может быть, из членов комиссии его никто не знает. Они охотно согласились, и Крассан ездил с ними всюду, где находили трупы умученных и убитых большевиками.

Но его нервы не выдержали, и через несколько дней Крассан в истерике заявил мне, что больше не может. А если я буду настаивать, то он поедет, но не ручается, что от вида всех этих зверств над трупами не сойдет с ума. Конечно, видя его состояние, я не настаивала. Решила сама заменить Крассана, так как поставила себе задачу найти тело мужа и предать его, как следует, земле. Я хотела, наконец, иметь его могилу, где могла бы помолиться и найти успокоение своей душе.

Опять обратилась к следователю. Он сказал, что вряд ли я выдержу то, что приходится им видеть. Даже мужчина Е. И. Крассан не выдержал: потерял сознание при виде обуглившихся трупов, которые они нашли в доменных печах завода, и им пришлось с ним возиться. Я же уверяла следователя, что мои нервы закалены, выдержу больше, чем они думают, и не причиню хлопот. Тогда он спросил: известно ли мне, что эти поездки небезопасны – большевики из-за угла стреляли по комиссии. Ведь их и сочувствующих им на заводах и всюду было много. Кто не успел или не мог убежать – скрывался на окраинах, где, собственно, и надо искать трупы. В городе большевики не убивали, а увозили за город.

Следователь сомневался, удастся ли вообще найти тело генерала. Предполагал, что его увезли далеко за город и там совершили свое злодеяние. Комиссия до сих пор не находила одиночных захоронений, а только массовые. Много трупов нашли на заводах, в доменных печах, в отхожих местах, за кладбищем. Генерал же, по сведениям комиссии, был расстрелян отдельно.

Я никак не отставала от следователя и, чтобы успокоить, он обещал взять меня. Предупредил, что завтра комиссия идет на раскопки, все соберутся к девяти часам утра у сожженного большевиками водочного завода. На этом заводе засели юнкера и отстреливались от осаждавших большевиков. Они никак не могли взять завод приступом и сожгли его вместе с юнкерами. Я обещала быть там вовремя, чтобы ехать с комиссией на розыски.

Еще не было и девяти часов, как вместе со знакомым офицером мы подъехали к заводу на извозчике. Мы были вооружены: у него был наган, а у меня – браунинг, т. к. не хотели оказаться беззащитными в случае засады или нападения из-за угла.

Когда мы подъехали, из членов комиссии никого не было. Нас это не удивило, т. к. еще не наступил назначенный для сборов час. Извозчика наняли на определенное время, и он ждал нас, а мы прогуливались взад и вперед вдоль страшного, обгорелого здания завода, зиявшего своими пустыми окнами. Печальные и ужасные картины происходившего не так давно в этом здании рисовались в нашем воображении. Несчастные страдальцы-юнкера, молодые погибшие жизни, что они пережили, пока ушли в вечность!

Прошло уже много времени, но комиссии все не было. Когда пробило десять, стало ясно, что прокурор и следователь провели нас, т. е. попросту обманули, не хотели взять с собой. Сделали они, конечно, это с доброй целью – щадили мои нервы и покой. Как сказали нам на квартире у следователя, комиссия с семи утра находилась на котельном заводе. Тут мы поняли, что были в тягость для комиссии, и нам сообщили не то время и место сбора. Боялись, что нервы мои не выдержат, и я доставлю им лишние беспокойство и хлопоты, и присутствие мое будет бесполезно.

В этот день исполнилось ровно шесть недель, как убили мужа. Я была твердо уверена в том, что непременно найду его тело, и решила разыскать комиссию, поехать по ее следу и самой опознать мужа.

Хочу рассказать о причинах этой уверенности. Еще при большевиках я решила найти тело мужа. Как-то днем думала об этом и вдруг ясно увидела своего мужа и услышала его голос. Он просил меня не рисковать жизнью и не раздражать большевиков поисками. Сказал, что найду тело ровно через шесть недель после его смерти. Видение исчезло, но я верила тому, что мне было сказано. Рассказала об этом детям и Е. И. Крассану. Он думал, что у меня все еще шалят нервы, и видел в случившемся одно из проявлений моей болезни. Я не стала спорить, верила, что все так и будет, а Крассан в свое время убедится в этом. Дети, конечно, верили мне. О видении я даже рассказала прокурору. Он, конечно, посмеялся.

Мы с офицером поехали вслед за комиссией, но нас всюду преследовала неудача. На котельном заводе сторож сказал, что комиссия была здесь утром и уже уехала на другой – металлургический завод. Мы отправились туда, и там та же история: были, да уже уехали за еврейское кладбище. Время шло, концы большие, и извозчик взмолился отпустить его. Было уже поздно. Он не ел, и лошадь его была не кормлена. Что делать? Другого извозчика за городом не найдешь, а пешком идти немыслимо – слишком далеко. Еврейское кладбище – не близкий конец, а как оттуда возвращаться домой?..