Воспоминания - [54]

Муж мой подошел к Керенскому и спросил, что будет дальше. Тот подтвердил, что он лично не арестован. Однако во время беспорядков, по мнению Керенского, генералу следовало находиться в безопасности и не рисковать – укрыться в крепости. Ордера на его арест не было, и Керенский предложил ему «посидеть». В «благоприятную минуту» мужа должны были выпустить. Вместе с другими его посадили в Трубецкой бастион, а место это неважное.

У всех отняли вещи, у мужа отобрали его чемоданчик с необходимыми вещами. В том числе золото: хорошие, очень дорогие часы с цепочкой, старинное кольцо-печать с камеей – гербом Ренненкампфов, которое муж очень ценил. Его получил один из предков генерала, а ему оно досталось по наследству от отца. Отняли все – деньги и даже серебряное портмоне с серебряной мелочью. Потом по чьему-то приказу мне вернули под расписку кольцо-печать, золотые часы с цепочкой и пустое кожаное портмоне, но чемоданчиком, деньгами, мелочью и другим – серебряным портмоне кто-то соблазнился.

Я была удивлена: думала, что все отобранное пропадет, особенно мы дорожили кольцом-печатью, но, слава Богу, оно у нас до сих пор. Так и не знаю, кто велел вернуть мне эти вещи – расспросить не удалось, не до разговоров было. Еще скажешь невпопад, и ничего не вернут. Выдавал вещи какой-то новый комендант крепости с кавказским именем.[270]

Все происходившее вокруг меня очень расстраивало, и я мрачно смотрела в будущее. Детей и прислугу отправила подальше от волнений, к своей сестре генеральше М. Н. Аракиной в Таганрог. Оставшись одна, тотчас же поехала в Питер выручать мужа.

Хорошо, что сестра прислала мне денег, т. к. муж не успел взять пенсию. По приезде в Петербург оказалось, что некоторые банки закрыты, а Волжско-Камский банк,[271] где находился сейф моего мужа, не имел права ничего выдавать: его сейфы были арестованы и опечатаны. Жизнь с каждым днем становилась все хуже и ужасней. Меня приютили родственники моего первого покойного мужа (его сестра, вышедшая замуж за адвоката), кормили и даже снабдили деньгами. У этих родственников была хорошая квартира, но они боялись оставаться в городе, решили бежать, а мне предоставили все свое помещение. Пока этот родственник-адвокат еще находился в городе, он всюду меня сопровождал и учил, как надо хлопотать о моем бедном генерале, где взять пропуск на свидание, и пр.

Наконец, и эти мои родные покинули Петербург, и мне стало страшно жить в совершенно пустом многоэтажном доме. Его обитателями остались только я и швейцар в своем помещении под лестницей. Он был чудным человеком, уже лет 35–38, давно служил в этом доме и знал меня. Ведь я всегда, когда приезжала в Петербург, посещала моих родных. Каждое утро он звонил и приносил кипяток, делился со мной хлебом. Его давали по карточкам в ограниченном количестве. Мне лично не дали бы хлеба, поскольку я была приезжая, а не местная жительница. Карточки и не пыталась получить: боялась обнаружить свое пребывание в Петербурге и открыть свою фамилию, т. к. могла ждать всего недоброго из-за фамилии мужа. Приезжала я в Питер из Таганрога временами, кочевала между мужем и детьми, да и по делам имения нужно было ездить в Крым. Только в первый приезд задержалась, т. к. надо было все наладить и устроить.

Тогда я обратилась к Керенскому с просьбой, чтобы мужа выпустили из крепости. В Крыму, в имении поля стояли незасеянные. Я в этом ничего не понимала, да и не до того было – надо было выручать мужа из беды. Керенский мне ответил так же, как и моему мужу. Сказал, что он не арестован, ордера на его арест не было, муж сам явился в Таврический павильон, и его с членами бывшего правительства перевезли в крепость для сохранения жизни. Еще неспокойно, и выпустить генерала нельзя – толпа может его растерзать. Ей не объяснишь, что и почему, слушать не будет, да и новые солдаты в крепости тоже не допустят <его освобождения>.

Керенский разрешил получать пенсию мужа, дал для этого бумагу со своей подписью. В казначействе кое-что накопилось, и это было очень кстати. Находившиеся там солдаты, конечно бы, не допустили, чтобы генералу выдали пенсию. Но на меня – женщину, да еще в трауре (носила его по брату, погибшему на фронте у генерала Иванова[272]) они не обратили внимания. Никто даже не счел нужным пошпионить, какую я пенсию получаю.

Бог помог, но я тут же решила, что второй раз может не повезти. Просила допустить в камеру к мужу нотариуса для составления общей доверенности, т. к. он не свободен, и я должна вести его дела. Получив разрешение, обратилась к нашему нотариусу Старицкому. Он сообщил текст доверенности, которую мне должен был дать генерал, и чтобы тот не забыл <упомянуть в ней> о получении мною его пенсии и переводе ее туда, куда я пожелаю. Старицкий послал в крепость своего помощника, и вскоре я уже имела на руках доверенность.

Немедленно перевела пенсию из Петербургского казначейства в Таганрогское и дала сестре доверенность на ее получение. Так обеспечила себя и детей на долгое время необходимой пенсией, поскольку других доходов у меня не было. Сделав это дело, вздохнула свободнее.