Воспоминания - [44]
Государыня говорила, что все погибнет. Она отдалена, и некому сказать правду государю. Хотела даже переехать на жительство в Киев. Потом рассказала о своем возвращении из Германии, вернее, через нее после объявления войны. Бранила императора Вильгельма[226] за то, что он, когда поезд Map[ии] Феодоровны уже подъезжал к границе с Россией, приказал повернуть его обратно, назвав ее «этой дамой».
Аудиенция окончилась, и Государыня Мар[ия] Феодоровна тепло, сердечно попрощалась с генералом.[227] Добавила, что трудно, дела плохи, и она не надеется на лучшее будущее. Оно темно и полно печальной неизвестности. Слова Map[ии] Феодоровны вполне оправдались.
Каких только слухов ни распускал Сухомлинов[228] о моем муже! Он, Сухомлинов, для основы всегда брал верную канву, а рисунки по ней вышивал, какие хотел, и то, что, ему казалось, могло повредить моему генералу. Например, он рассказывал всем и каждому, что генералу Ренненкампфу так везет потому, что ему «ворожат» при дворе его друзья – князья Орлов, Белосельский-Белозерский и Долгоруков.[229]
Не знаю, с чего наш военный министр это взял. Возможно, он так говорил потому, что все они были достойными, честными людьми и всюду, где им приходилось бывать, а больше всего при дворе, всегда говорили правду, не боясь этим кому-либо не угодить, в особенности генералу Сухомлинову. Да и Царю говорили правду, за это один из них пострадал: был удален от двора. Пострадавший был не кто иной, как князь Орлов.
Князь Бел[осельский]-Белозерский был на редкость благородным и прямым человеком, безусловно преданным Государю и всей династии. Это не мешало ему защищать тех, кого хотели очернить в глазах Царя, особенно если это делали люди недостойные, можно сказать, враги Государя. Этим людям было все равно, принесет ли это пользу Царю, Родине, лишь бы им было хорошо – чтобы они проскочили[230] дальше, даже если для этого надо было затоптать чужую душу.
Можно сказать, Белосел[ьский]-Белозерский боялся того, что вокруг Царя в конце концов останутся или враги, или ни на что не годные люди. Из-за этого, как многие думали, он зорко следил за тем, чтобы Царю не клеветали и не чернили достойных людей и слуг Отечества. До нас доходили слухи, что он многих защищал от врагов, в том числе и генерала Ренненкампфа.
Во время войны князь Бел[осельский]-Белозерский находился при Первой армии. Он хорошо знал и ценил генерала П. К. Ренненкампфа. В мирное время Белосельский отбывал свой командный ценз в округе мужа и не с чужих слов, а лично составил о нем представление как о человеке и боевом начальнике. Князь Долгорукий тоже хорошо знал моего мужа, т. к. и он отбывал свой ценз в Вил[енском] военном округе в бытность П. К. Ренненкампфа его командующим. Этот доблестный князь не оставил Царскую Семью в самую тяжелую минуту и добровольно последовал с Царем в ссылку. Там и погиб от рук большевиков. Да будет ему земля пухом!
Могу сказать, что все три князя ценили генерала Ренненкампфа и великолепно к нему относились. Возможно, что не раз защищали генерала от интриг и клеветы таких типов, как Сухомлинов и генерал Данилов. Последний не оставил в покое П. К. Ренненкампфа даже после смерти и чернил его в своей книге, зная, что от покойного ему за это ничего не будет, мертвые не могут защититься. Ведь говорят, что покойниками можно заборы подпирать. Вероятно, это – девиз генерала Данилова.
Можно ему посоветовать, чтобы получше описал в своих книгах, как они с генералом Рузским[231] «наседали» на затравленного и замученного Государя Николая II, требуя от него отречения. И тут эти «герои», некогда обласканные и незаслуженно осыпанные милостями Царя, награжденные Им сверх меры, пожелали быть «первыми» – преподнесли отречение и настаивали, чтобы Государь побыстрее его подписал. История вас не забудет, не беспокойтесь!
Они спешили с революцией и сами же от нее пострадали: Рузский зарублен большевиками – это Кара Божия, Данилов лишился положения и средств; положения, ради которого он был готов на все. Писание книг-пасквилей и лжи не вернет той широкой жизни, которую типы вроде Данилова вели при Царе. Да будет им Господь судьею!..
Несмотря на то, что мне уже было за тридцать лет, я все еще не могла свыкнуться с людской мерзостью, а в первый год войны ее было сколько угодно. Подлость всегда коробила мою душу и страшно меня возмущала.
Когда мой муж был уже не у дел и переехал в Петербург, я собиралась и старалась так быстро, как только возможно, покинуть опостылевший мне город Вильно. Мебели у нас уже не было, но все-таки багажа набралось порядочно – масса коллекций, оружия, посуды и разных мелочей, с которыми не хотелось расставаться. Были наняты специалисты-упаковщики, евреи, работавшие в одной из больших комнат. Они понатащили сена, соломы, бумаги, всякого упаковочного материала, и в доме стоял хаос, который всегда образуется перед отъездом.
Накупили порядочно ящиков, но их все-таки не хватило, и я послала человека купить еще. Он получил их в книжном магазине «Лектор», где управляющим был какой-то Пагер (еврей).
