Воспоминания - [43]

Уход с поля сражения для генерала П. К. Ренненкампфа был невыносимым горем. Это было первое горе в жизни мужа. Он тяжело его переживал, хотя никогда не ныл и держал себя в руках, полностью владел собой. Никакого дела при Сухомлинове ему не было, да и военный министр, как я знаю, ни разу не вызвал его к себе. Генерал много читал, особенно газеты, писал мемуары и, встречаясь со своими офицерами, часто вел беседы о войне. Она была для него альфа и омега.

Меня и семью вызвал из Вильно и поселил в Ярославле. Генерал не сомневался, что в Вильно будут немцы, но никому, кроме меня, об этом не говорил. Это сеяло бы панику, а может быть, сказали бы, что он не у дел и злобствует – намекает, что без него и Вильно отдадут. Письмами и даже телеграммами, мне одной понятными, торопил меня и детей поскорее приехать к нему в Петербург. Он боялся мести германцев, если они захватят меня – его жену.

П. К. Ренненкампф никак не мог добиться личного свидания с Верховным главн[окомандующим] великим князем Николаем Николаевичем. Все было бы иначе, если бы Николай Николаевич вовремя узнал правду от самого генерала, у которого на руках были все доказательства его правоты. До сих пор я не знаю, сам ли Николай Николаевич не хотел принять генерала или «окружение» не докладывало ему о том, что генерал просил аудиенции.

Муж мой, как того требовали этикет и служба, сносился с начальником штаба великого князя, а тот ему не однажды отвечал отказом. Он мотивировал его тем, что великий князь очень занят, и для генерала у него нет ни одной свободной минуты. Почему, если Николай Николаевич не хотел слышать правду от самого генерала, он не сказал прямо, что не хочет его видеть. Это нас удивило, и мы решили, что это – интриги.

Лбом стену не прошибешь – говорит русская пословица. Оставалось ждать у моря погоды, но погоды не было, и вскоре сам великий князь из-за интриг был «милостиво» лишен своего поста и отправился на покой. Его сменил сам Государь, но и это не принесло побед. Мне потом говорили, что великий князь, находясь уже не у дел, понял, что генерал П. К. Ренненкампф был прав, но восстанавливать справедливость было поздно.

Бедный генерал П. К. Ренненкампф не мог добиться и свидания с Государем, когда тот еще жил в Петербурге и не принимал непосредственного участия в войне. Как это ни смешно, но и у него не было времени принять Ренненкампфа. До сих пор не могу себе представить, как мог Государь не интересоваться истинными причинами катастрофы Самсонова и вынужденного отхода Первой армии из Пруссии, как мог не узнать об этом от самого генерала Ренненкампфа. Неясно и просто неправдоподобно, но это так. Генералу отвечали, что Государя нет в Царском Селе, что он осматривает госпитали или у него большой прием. Наконец, муж бросил записываться на аудиенцию, поняв, что и тут ничего не выйдет. Он полагал, что это – интриги генерала Сухомлинова. Муж не был искусен в интригах, а потому сложил оружие и решил поставить на всем этом крест.

Императрица Мария Феодоровна тогда еще была в Петербурге, в Анич[ковом] дворце и всем интересовалась. Умная, энергичная, она была необычным – светлым явлением при дворе. Хотя с появлением негодного Распутина Мария Феод[оровна] удалилась от двора. Она была против этого порочного хама и открыто протестовала против него. Об этом знала Александра Феодоровна и постаралась парализовать влияние Матери на Сына. Ей легко было это сделать: она хорошо знала характер своего Царственного Мужа, который сильно ее любил и был к ней привязан.

Распутин был в полном смысле слова хам, поскольку во зло употреблял доверие к нему Императр[ицы] Государыни Александры Феодоровны. Она верила в святость и силу исцелений, исходивших от Распутина. Вот эта вера в его несуществующие святость и чудеса и погубила Царскую Фамилию, вызвала, вернее, ускорила, революцию (к ней были еще другие причины), а потом и погубила Россию.

Вдовствующая Государыня Мария Феодоровна любила и ценила моего мужа, имела большую симпатию и доверие к нему. Не знаю, как и от кого Мар[ия] Феодоровна узнала, что генерал Ренненкампф в Петербурге. Она знала обо всем, с ним случившемся, и пожелала его видеть и слышать. Велела передать лично генералу, что хочет его видеть, сама назначила день и час аудиенции. Ренненкампфу немедленно об этом сообщили. Мне он с радостью сказал, что Государыня – единственный живой, всем интересующийся человек. Мария Феодоровна, по словам мужа, ничем не могла ему помочь, но было хорошо уже то, что она собиралась его выслушать.

В назначенный день и час, в форме, какая полагается для этой цели, он явился во дворец к Марии Феодоровне. Она приняла его совсем просто и даже была в халатике. Извинилась, сославшись на свое нездоровье (простудилась и не выходила из дворца). Сама придвинула генералу стул, усадила и велела рассказать обо всем, что происходит на фронте, интересовалась отходом из Пруссии. Ее понимание и верные суждения о военных делах привели генерала в восхищение.[224]

Мария Феодоровна утешила П. К. Ренненкампфа своим сердечным отношением к нему. Сказала, что ценит его. По ее мнению, Государь мало-помалу лишался всех своих верных друзей – Николая Николаевича, Орлова, его и многих других. Теперь Государя окружали ненужные, неверные себялюбцы потому, что он не умел ни выбирать, ни ценить, ни удержать нужных людей.