Воспоминания: 1826-1837 - [29]

Приготовления к путешествию заняли всего несколько часов, и в 4 часа утра я имел честь занять свое место в коляске рядом с императором. В Елизаветграде мы остановились на молитву. Только шаги императора и мои раздавались под сводами церкви, только один священник слышал его голос, только несколько свечей горели в полумраке. Отъезд был печальным, и, несмотря на то, мы недавно избежали опасности, казалось, предвещал несчастье. Было 8 октября, для того, чтобы приехать в Петербург 14 октября, нельзя было терять ни минуты. Ночи уже были темными, дороги развезло начавшимися осенними дождями, лошади были приготовлены всего несколько часов назад фельдъегерем, который двигался впереди нас.

Уставшие и продрогшие мы прибыли в Царское Село утром 14 октября, как того желал император. Он вышел у дворца для того, чтобы заняться своим туалетом и приурочить свой приезд в город к моменту, когда императрица и сопровождавшие ее лица появятся в дворцовой церкви. Он хотел остаться незамеченным, но, подходя к дворцу со стороны Невы, был узнан двумя эскадронами конных гвардейцев, которые должны были принять турецкие знамена, захваченные под Варной, и провезти их по улицам. Крики «Ура!» возвестили о приезде императора. Он вошел во дворец в окружении взятых под Варной трофеев и под искренние радостные крики народа, толпившегося вокруг. Но, войдя в покои, где царствующая императрица и дети бросились к нему навстречу, он был поражен грустным известием о том, что императрица мать опасно больна. Испытанные ею за время военной кампании волнения и радость от взятия Варны оказались ударом для ее нервной системы, а колебания лечивших ее врачей уложили ее на кровать, с которой ей не суждено было подняться. Ее крепкое здоровье, предохранявшее ее до этого времени почти от всех болезней, позволяли надеяться на лучший исход, когда приближение смерти положило конец ее столь прекрасной и полезной жизни. В это время по городу и при дворе стала распространяться тревога, все старались поскорее узнать новости с тем, чтобы почерпнуть в них надежду. Она оказала мне честь, желая говорить со мной, но врачи из опасения, что беседа могла бы ускорить болезнь, день за днем держали меня на расстоянии от нее под тем предлогом, что усталость от путешествия не позволяет мне выйти из моей комнаты. Через несколько дней императрица почувствовала, что приближается ее последний час. Она исповедалась и приготовилась к переходу в мир иной со спокойствием и верой чистой и возвышенной души. Она приказала позвать императора, императрицу, детей, благословила их и скончалась 19 октября[3].

Император и императрица горько плакали. Еще такой молодой наследник рыдал со всей чувствительностью только сформировавшейся души. Плакали вельможи и скромные служащие, богатые и бедные, весь Петербург и вся Россия. Более 50 лет она прожила во дворце, где и испустила дух. Она привнесла туда добродетель, которой во всем следовала, она пыталась смягчить суровость императора Павла и давала пример подчинения его воле. Она подарила России императора Александра и императора Николая, являла собой образец супруги и матери. Она жила лишь для того, чтобы делать добро, и своими трудами и добротой своего сердца она стала примером добродетели. Ежедневно по много часов она с величайшей тщательностью занималась делами попечительства, воспитанием тысяч детей, порученных ее заботам, уделяла внимание больницам и вообще христианскому милосердию. Она никогда не ложилась, не закончив все свои дела, не ответив на все, даже самые незначительные письма. Она была невольницей того, что называла своим долгом. Она была доброжелательным защитником и просвещенным любителем наук и всевозможных искусств. Она любила чтение и не гнушалась ручной работы, которая позволяла существовать бедным, она помогала богатым избавиться от безделья. Она способствовала светским развлечениям, видя в этом одну из обязанностей государей, таким образом, во дворце часто собиралось много людей на театральные представления и на балы. Летом она много занималась делами своего Павловского дворца. Там она с полным знанием дела занималась оранжереей и садом. Одним из ее талантов было то, что она умела находить время для всего, что было следствием величайшего порядка в распределении ее занятий. Ее удивительная деятельность была основана на крепком здоровье, которое позволяло находить для этого новые возможности. Требовательная к себе самой, она была таковой и для всех тех, кто имел честь находиться на ее личной службе, будучи неутомима сама, она не любила замечать усталость у других. Отличаясь постоянством и искренностью в чувствах, она желала такого же отношения от тех, кому она оказывала честь, называя своими друзьями, или от тех, кого она защищала, исходя из побуждений чувств или требований разума. Она была требовательна по отношению к своим детям и слугам. Это был единственный недостаток, если его можно назвать таковым, который можно было найти в этой женщине, бывшей образцом добродетели, приветливости и благодетельности. На смертном одре она была окружена лишь слезами печали и признательности. Было очень трогательно наблюдать, как молодые воспитанницы находившихся под ее покровительством институтов рыдали горькими слезами, видя ее неподвижное тело. Плакали все — старые гвардейцы, дети, сироты, придворные и бедняки, все потеряли в ее лице, кто мать, кто благодетельную и добрую защитницу.