Воспитание жизнью - [29]

«В письме нет ни слова о нас, о наших с ней отношениях, — с неудовольствием подумал Тель, — ни слова о предстоящей свадьбе, о нашей совместной жизни. Человеку, который пишет такие длинные письма, видимо, есть что скрывать. Эх, Елена, Елена, мне кажется, у нас с тобой все идет насмарку…»

На следующий день он получил другое письмо — от отца.

Нужно сказать, что писал полковник обычно очень редко и все его письма были похожи на телеграммы, а присылал он их ко дню рождения, к Первому мая, к Дню республики.

На сей раз письмо отца начиналось несколько необычно:

«Перечитывая произведения Фрунзе (его отец очень уважал и даже любил), я натолкнулся на нечто новое, кое-что перечел совершенно другими глазами…»

Далее следовала довольно пространная цитата из речи М. В. Фрунзе, которую тот произнес 1 августа 1924 года на торжественном заседании Военной академии РККА, посвященном 4-му выпуску ее слушателей:

«…Вы должны вернуться в атмосферу довольно-таки серьезную, в атмосферу обыденщины, обывательщины, с ее рутиной, с ее будничными крохоборческими интересами. И несомненно, что эта обстановка, эта атмосфера будет являться величайшим препятствием для достижения тех целей, о которых я сейчас вам говорю. Но плох будет тот из вас, кто впадет в уныние, кто впадет в состояние апатии. Настоящий вождь-революционер, вождь-организатор именно и будет испытан здесь, в этой практике, в этом опыте повседневной будничной работы. И только тот из вас может претендовать на роль настоящего красного генштабиста, настоящего организатора и вождя Красной Армии, который с этой обстановкой сумеет справиться, не даст ей подчинить себя и сумеет и себя продолжать учить и других вести за собой. Об этом последнем вы должны точно так же помнить постоянно…»[2]

«И к чему только он мне все это пишет?» — думал Тель, продолжая читать письмо дальше.

«…Я доволен, что ты, мой сын, мой дорогой мальчик, все делаешь сознательно. Став офицером, ты уже не спросишь, куда тебя пошлют. Надеюсь также, что ты не будешь ссылаться на меня и мою довольно высокую должность, что у нас иногда еще случается. Я интересовался у твоего начальства, как ты там работаешь и служишь, и получил хороший ответ, который наполнил мое сердце удовлетворением. Смотри, сын, не опускай головы ни перед какими неудачами, в том числе и перед сугубо личными.

Твой уважающий тебя отец».

«Это он намекнул на мои отношения с Еленой, — мелькнуло у Теля в голове. — То ли ему что-то известно, то ли он просто догадывается…»

Тель осторожно сложил письмо, обещая себе, что никогда не подведет отца.

«Выходит, никакой свадьбы пока не предвидится, — пришла в голову мысль. — Не будет у меня жены, которая понимала бы меня с полуслова, которая ждала бы меня по вечерам дома, которая говорила бы мне: «Послушай, меня кое-что тревожит, и потому я хотела бы выслушать твой совет…» Не услышу я и радостного детского крика: «Папа пришел!» И ни дочка, ни сын не поцелуют меня на сон грядущий, не попросят починить коляску для куклы… Не будет воскресных прогулок в зоопарк, когда детишки так охотно подолгу простаивают перед клетками с обезьянами или другими зверями, не нужно будет отвечать на бесконечные детские «почему» и «зачем»…

А вместо всего этого — полковая столовая, офицерское общежитие, комната с четырьмя стенами… Так что, отец, твое письмо хотя и не облегчило мою жизнь, зато заставило меня по-другому смотреть на многое, и за это тебе спасибо».

20

В последнее время лейтенант Тель стал уделять особое внимание экипажу унтер-офицера Якоба Тесена.

«Тут я кое-что упустил, — думал лейтенант, — и упущенное следует наверстать сейчас. Нужно будет побеседовать с ними о роли каждого солдата в воинском коллективе.

Что же им сказать? Что дивизионные учения явятся испытанием нашей выучки и физической закалки? Что-то они нам принесут? Несколько бессонных ночей? Да, безусловно. Нерегулярное питание? Такое тоже возможно. Пыль, грязь, сырые ночи? Все это, безусловно, будет. И разумеется, долгий марш на боевых машинах, этак километров на триста, с двумя-тремя небольшими привалами, когда сутками нужно будет находиться в тесном, душном, трясущемся и грохочущем танке. И все это в условиях «ведения боя, отражения атак противника с фронта, флангов, тыла, воздуха».

— Я бы хотел поговорить с вашим экипажем, — сказал Тель Якобу. Он сделал небольшую паузу и продолжал: — Вы часто смотрите на карту нашей страны, на оба германских государства?

— Да, конечно, — ответил лейтенанту Бергеман.

— И что вам при этом бросилось в глаза?

— Слишком много водных преград на нашем пути, — заметил Штриглер. — Через несколько километров речка или ручей, а иногда и большая река.

— Вы, как я вижу, внимательны, — сказал лейтенант и тут же спросил: — А как наши танки будут преодолевать эти водные преграды? Унтер-офицера Тесена я не спрашиваю, поскольку он знает, как это делается. Но и вам, ефрейтор Бергеман, это тоже следует знать. А сейчас я задаю вопрос лично рядовому Петцингу: как наши танки переберутся на другой берег реки или ручья?

— Через мост, разумеется, — не задумываясь, выпалил Петцинг, но, немного подумав, засомневался в своей правоте.