Воспитание жизнью - [27]

Ефрейтор Бергеман сделал вид, что его нисколько не тронуло понижение в должности. «Я вовсе не цепляюсь за эту должность», — казалось, говорило выражение его лица. Молча он достал свои вещички из шкафчика и занял новое место.

«Однако он неплохо владеет собой», — подумал про него Штриглер, и на какое-то время ему даже стало жаль ефрейтора.

— Надеюсь, что вы, по крайней мере, довольны мной? — осведомился Бергеман у ребят.

Штриглер молчал, а Петцинг только кивнул головой.

— Или я был к вам несправедлив? — продолжал Бергеман.

— Нет, — ответил Петцинг.

— Вот видите. И мы всегда были вместе, не так ли?

— Так.

— И кое-что вынесли на своих плечах.

— Что правда, то правда, — согласился Петцинг, — особенно если вспомнить случай с маскировочными сетями, которые мы раздобыли в гараже третьей роты.

— Вернее говоря, украли, — уточнил Штриглер.

— Ерунда, — возразил Петцинг, — они же остались собственностью армии, просто хозяин стал другим. И вообще, на законах меня не проведешь, я их прекрасно сам знаю!

— И все же это было нехорошо, — упорствовал Штриглер. — Их, наверное, искали. И кто-то определенно получил за пропажу взыскание.

Бергеман примирительно воздел кверху свои огромные ручищи.

— Признаю, это была не совсем джентльменская акция. Видите, я самокритичен. Но разве сейчас время спорить об этом? В конце концов на проверке мы получили хорошую оценку. И если не ошибаюсь, кое-кто получил даже внеочередной отпуск с поездкой домой, а?

— Сроком на один день, — недовольно пробурчал Петцинг и, обернувшись к Штриглеру, спросил: — А ты уже отгулял свой день? Да или нет?

— Отгулял, — робко ответил Штриглер.

— Ну так чего же ты тогда шумишь?

Штриглер хотел было еще что-то возразить, но Бергеман в этот момент вытащил из-под кровати коробку. Он разложил на койке остатки своей посылки и начал дележку, на этот раз значительно более щедрую, чем когда-либо.

У Штриглера даже дух захватило. Желание полакомиться оказалось так сильно, что от принципиальности не осталось и следа. Он позволил заткнуть себе рот куском салями толщиной с большой палец.

— Это тебе как аванс за то, чтобы мы и дальше крепко держались друг за друга, — проговорил Бергеман.

Вот так шанс поспорить с ними был упущен. Позднее, когда Штриглер вспоминал эту сцену, он ругал себя за малодушие и беспомощность.

«Подкупил меня своей колбасой этот подонок!» — с неудовольствием думал он.

Однако вслух он не сказал ни слова, а только все больше и больше замыкался в себе, не обращая внимания на все происходящее вокруг него. Его молчание воспринималось ребятами как немое согласие. Хотел он этого или нет, но товарищи смотрели на него как на своего единомышленника.

Лишь изредка в нем просыпалась совесть: «Разве то, что здесь происходит, хорошо?» А когда Бергеман заходил слишком далеко в своих выпадах против Тесена, Штриглер в отчаянии думал: «Нет, так дальше продолжаться не может. Нужно найти выход из этого положения».

И наконец этот разговор в танковом парке, высказывания лейтенанта Теля относительно личности. И его вопрос о том, как он мог дойти до жизни такой.

«И почему только я такой непоследовательный? — думал Штриглер. — Можно даже сказать, что мне не хватает мужества…»

Однако после разговора с лейтенантом в парке он стал несколько собраннее. Теперь он только ждал благоприятного случая, чтобы поддержать своего командира унтер-офицера Якоба Тесена. И вот этот случай представился, пусть незначительный, во время знакомства на пляже с Олафом.

Хорошо было бы ему как следует объяснить свое поведение унтер-офицеру, но ведь не так-то просто встать и громогласно заявить: «Я хочу стать другим…»

Штриглер поднял свой автомат и заглянул в ствол, который блестел, как и положено, потом вставил затвор.

— Все в порядке? — спросил его Тесен, который все еще стоял рядом.

— Порядок!

— И никаких претензий нет? — Якоб кивнул на оружие.

— В будущем у меня больше не будет никаких претензий, товарищ унтер-офицер, — многозначительно ответил Штриглер. — Все будет по-другому, я в этом убежден: я решил иначе относиться к службе!

19

Встреча экипажа Якоба с Олафом на берегу моря дала унтер-офицеру одного сторонника, который проникся симпатией к мальчугану и который захотел хоть чем-то помочь ему.

«Один из трех уже на моей стороне, — подумал Якоб, — вместе со мной — это половина экипажа, а немного погодя и оставшиеся двое к нам присоединятся…»

Однако в первое время ефрейтор Бергеман и рядовой Петцинг восприняли намерение своего командира и наводчика как блажь, считая, что тратить свое свободное время, которого у них и без того немного, на какого-то незнакомого мальчишку просто глупо!

А когда в тот же вечер унтер-офицер Тесен и рядовой Штриглер подтащили стол под лампочку, чтобы было лучше видно, и, развернув большой рулон бумаги, начали делать на нем чертеж модели танка, Бергеман и Петцинг несколько раз бросали на командира насмешливые взгляды.

— Вы только не очень большой танк стройте, — ехидно заметил им Бергеман, лежа на койке и закинув руки за голову. — По крайней мере старайтесь, чтобы модель не получилась больше оригинала…

— Однако и не настолько маленькой, — поддержал его Петцинг, — чтобы она свалилась со стола, если я неожиданно чихну.