Воспитание - [20]
В самом начале 50-х это не более чем товарная ветка; со стороны Дюньера она поднимается высоко к массиву, отделяющему Верхнюю Луару от Ардеша: много туннелей, локомотив в определенные часы выбрасывает клубы дыма и свистит, мы долго следим за его продвижением между пихтами у нас над головами.
Эта большая деревня появляется в XVI столетии, в эпоху Религиозных войн[105]; феодальный хутор Аржанталь, из которого она выросла, - собственность маркиза с такой же фамилией, друга Вольтера, - расположен в трех-четырех километрах выше по сент-этьенской дороге: развалины крепости, несколько очень старых домов вокруг, а вверху скалистая гряда, поросшая в сезон розовым вереском, которую называют Черепахой; это уже Средиземноморье.
В семи километрах к югу от поселка начинается департамент Ардеш: первый населенный пункт, протестантский, рабочий Анноне - кожевенный завод, бумажная фабрика - в ту пору угрюмый городок, зажатый между крутыми берегами Канса: несчастные рабочие и старинное виварэское дворянство, всемирно известная бумажная фабрика, Кансон, Монгольфье, где производят первые монгольфьеры.
Дальше либо Рона, либо виварэские горы, Севенны, через Сен-Мартен-де-Валама к Тростниковому скирду - истоку реки Луары.
Поскольку до Сент-Этьена тридцать километров по очень извилистой дороге и чаще всего заснеженному перевалу, Анноне, расположенный ниже нашей деревни и всего в четырнадцати километрах, - город исключительных покупок, куда мы добираемся на автомобиле; до Сент-Этьена - на автобусе «Гарампази». От Анноне до Сент-Этьена полтора часа пути в обычное время; до Пюи и Лиона - автобусы «Ванель».
Школьный костюм покупается в Сент-Этьене у Армана Тьерри: снятие мерок, примерка - обеспеченная надбавка нежностей.
До 1947 года я не знаю ни одного города, помимо Вьенны; во время путешествия по Франции в Бретань мы проезжаем центры городов без остановок: окружных дорог еще нет, но эти населенные пункты восстанавливаются.
С раннего детства я представляю промышленный город, исходя из того, что вижу в нашей деревне, а рабочие кварталы и горожан - такими, какими вижу у нас рабочих, большинство из них еще отчасти крестьяне, возделывающие поля на окраинах деревни; известно, что служащие, чиновники, строители, коммерсанты хорошо живут, вкусно едят: заливное, отменную колбасу, первые блюда, суфле, дичь, ме-ренговый торт, сливки: Рона совсем близко, лучшие сорта винограда в изобилии.
На выезде из деревни в сторону Роны и Верхней Луары, перед подъемом к Траколю, множество огородов, фруктовых садов с персиками, сливами, грушами, вишнями.
В горах, на пересеченной местности, труднодоступной и неплодородной, выращивают пшеницу, рожь, гречиху, овес, клевер, картофель, капусту, тыквы, помидоры; немного винограда, разводят рогатый скот, коз, чуть-чуть овец.
Множество грибов - луговых опят, лисичек, «поплавков», млечников, белых, - много одуванчиков, которые здесь называют «барабанами».
В реках, почти всегда бурных, много форели и креветок; в горах над нами хищные птицы, сарычи, коршуны, залетные орлы, ночью много сов, совок, филинов; на деревьях сойки, вяхири, дятлы; над пашнями много ворон, которых здесь называют «раша»; фазаны, тетерева, куропатки, перепела; на земле - тут некогда рыскал Жеводанский зверь[106] - кабаны, косули, лисы, барсуки, ласки, зайцы, кролики, полевки, тушканчики, белки; в норах ужи, зеленые и красные гадюки; зеленые ящерицы, много неядовитых и полуслепых медяниц, кроты; в траве насекомые, для нас тогда наиболее доступная часть животного мира: опасности никакой, но и не погладишь.
Крестьяне спускаются с гор или поднимаются из низин в поселок в базарные дни, а в воскресенье приходят к обедне либо пересекают деревню с упряжками и тележками во время жатвы и приводят стада на убой: дорожная служба убирает за ними коровий навоз или овечий и козий помет; также много конных повозок и лошадей; на дорогах между фермами, на краю полей, тележки такого же синего жандармского цвета, как и фон указателей.
Большинство крестьян бедны, семьи многочисленны, до четырнадцати детей и более: много работы для нашего отца, днем и ночью, «принимать роды» либо лечить; в кантоне все католики, ходят в церковь; но свободные: батраков мало; зимой они чинят свои инструменты, жилища и мастерят из дерева игрушки, скот, упряжки, двуколки, тележки.
В детстве мы сопровождаем нашего отца в поездках по деревне, за ее пределы и в горы, входим во все дома: дворы и интерьеры ферм успокаивают, но жилища рабочих уже тревожат своими смятыми постелями, запущенностью, неустроенностью, промышленной копотью, запахом скверной пищи, грязных детей, вина; крестьянский интерьер: большая общая комната, чаще всего с земляным полом, по которому даже бродят несколько животных со скотного двора, с очагом, средоточием тепла и света, где всегда кипит и бурлит большой котел супа - на горных фермах огонь горит круглый год; большой стол, за которым нам тотчас же предлагают «канон» красного вина, миску молока, кофе и коробку сахара - в такой же коробке, только без сахара, на подоконнике хранятся документы на дом и имущество и пара городских открыток; мать или старшая сестра взбивает масло в маслобойке; бабка сидит у камина и понемногу помогает, дед спокойно дремлет или осторожно обходит дозором ферму и земли, хотя они ему больше и не принадлежат.
Впервые на русском языке один из самых скандальных романов XX века. "Эдем, Эдем, Эдем" — невероятная, сводящая с ума книга, была запрещена французской цензурой и одиннадцать лет оставалась под запретом.
Я написал пролог к «Эшби» в Алжире, за несколько дней до моего ареста. «Эшби» для меня — это книга компромисса, умиротворения, прощания с тем, что было для меня тогда самым «чистым», самым «нормальным» в моей прошлой жизни, прощания с традиционной литературой, с очарованием англо-саксонской романтики, с ее тайнами, оторванностью от реальности, изяществом и надуманностью. Но под этой игрой в примирение с тем, что я считал тогда самым лучшим, уже прорастал и готов был выплеснуться мощный бунт «Могилы для 500 000 солдат», подпитывавшийся тем, что очень долго скрывалось во мне, во всем том диком и «взрослом», в чем я не решался признаться даже самому себе, в этой грубой варварской красоте, таившейся в глубине моего прошлого.Пьер Гийота.
Впервые на русском языке один из самых скандальных романов XX векаПовесть «Могила для пятисот тысяч солдат», посвященная алжирской войне, страсти вокруг которой еще не успели утихнуть во французском обществе, болезненно переживавшем падение империи. Роман, изобилующий откровенными описаниями сцен сексуального насилия и убийств. Сегодня эта книга, впервые выходящая в русском переводе Михаила Иванова, признана величайшим и самым ярким французским романом современности, а сам Гийота считается единственным живущим писателем, равным таким ключевым фигурам, как Антонен Арто, Жорж Батай и Жан Жене.Публикация «Могилы для пятисот тысяч солдат» накануне майского восстания в Париже изменила направление французской литературы, превратив ее автора — 25-летнего ветерана алжирской войны Пьера Гийота — в героя ожесточенных споров.
Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.
Телеграмма Про эту книгу Свет без огня Гривенник Плотник Без промаху Каменная печать Воздушный шар Ледоколы Паровозы Микроруки Колизей и зоопарк Тигр на снегу Что, если бы В зоологическом саду У звериных клеток Звери-новоселы Ответ писателя Бориса Житкова Вите Дейкину Правда ли? Ответ писателя Моя надежда.
«Наташа и другие рассказы» — первая книга писателя и режиссера Д. Безмозгиса (1973), иммигрировавшего в возрасте шести лет с семьей из Риги в Канаду, была названа лучшей первой книгой, одной из двадцати пяти лучших книг года и т. д. А по списку «Нью-Йоркера» 2010 года Безмозгис вошел в двадцатку лучших писателей до сорока лет. Критики увидели в Безмозгисе наследника Бабеля, Филипа Рота и Бернарда Маламуда. В этом небольшом сборнике, рассказывающем о том, как нелегко было советским евреям приспосабливаться к жизни в такой непохожей на СССР стране, драма и даже трагедия — в духе его предшественников — соседствуют с комедией.
Приветствую тебя, мой дорогой читатель! Книга, к прочтению которой ты приступаешь, повествует о мире общепита изнутри. Мире, наполненном своими героями и историями. Будь ты начинающий повар или именитый шеф, а может даже человек, далёкий от кулинарии, всё равно в книге найдёшь что-то близкое сердцу. Приятного прочтения!
Логики больше нет. Ее похороны организуют умалишенные, захватившие власть в психбольнице и учинившие в ней культ; и все идет своим свихнутым чередом, пока на поминки не заявляется непрошеный гость. Так начинается матово-черная комедия Микаэля Дессе, в которой с мироздания съезжает крыша, смех встречает смерть, а Даниил Хармс — Дэвида Линча.
ББК 84. Р7 84(2Рос=Рус)6 П 58 В. Попов Запомните нас такими. СПб.: Издательство журнала «Звезда», 2003. — 288 с. ISBN 5-94214-058-8 «Запомните нас такими» — это улыбка шириной в сорок лет. Известный петербургский прозаик, мастер гротеска, Валерий Попов, начинает свои веселые мемуары с воспоминаний о встречах с друзьями-гениями в начале шестидесятых, затем идут едкие байки о монстрах застоя, и заканчивает он убийственным эссе об идолах современности. Любимый прием Попова — гротеск: превращение ужасного в смешное. Книга так же включает повесть «Свободное плавание» — о некоторых забавных странностях петербургской жизни. Издание выпущено при поддержке Комитета по печати и связям с общественностью Администрации Санкт-Петербурга © Валерий Попов, 2003 © Издательство журнала «Звезда», 2003 © Сергей Шараев, худож.
Впервые на русском языке роман, которым восхищались Теннесси Уильямс, Пол Боулз, Лэнгстон Хьюз, Дороти Паркер и Энгус Уилсон. Джеймс Парди (1914–2009) остается самым загадочным американским прозаиком современности, каждую книгу которого, по словам Фрэнсиса Кинга, «озаряет радиоактивная частица гения».
Лаура (Колетт Пеньо, 1903-1938) - одна из самых ярких нонконформисток французской литературы XX столетия. Она была сексуальной рабыней берлинского садиста, любовницей лидера французских коммунистов Бориса Суварина и писателя Бориса Пильняка, с которым познакомилась, отправившись изучать коммунизм в СССР. Сблизившись с философом Жоржем Батаем, Лаура стала соучастницей необыкновенной религиозно-чувственной мистерии, сравнимой с той "божественной комедией", что разыгрывалась между Терезой Авильской и Иоанном Креста, но отличной от нее тем, что святость достигалась не умерщвлением плоти, а отчаянным низвержением в бездны сладострастия.
«Процесс Жиля де Рэ» — исторический труд, над которым французский философ Жорж Батай (1897–1962.) работал в последние годы своей жизни. Фигура, которую выбрал для изучения Батай, широко известна: маршал Франции Жиль де Рэ, соратник Жанны д'Арк, был обвинен в многочисленных убийствах детей и поклонении дьяволу и казнен в 1440 году. Судьба Жиля де Рэ стала материалом для фольклора (его считают прообразом злодея из сказок о Синей Бороде), в конце XIX века вдохновляла декадентов, однако до Батая было немного попыток исследовать ее с точки зрения исторической науки.